– Вот ты все успокаивал меня, а в кино всякий раз, как говорят «все хорошо», обязательно происходит какая-нибудь бяка. Я вот думаю, что, если этот Ангел Смерти, который коротко знаком с взрывчаткой, поставил у меня в квартире какую-нибудь штуковину, пока меня не было. Вроде той, от которой преставился Гнедич, понимаешь? – Я поежилась.
– Ничего он не установил, – прозвенел в сумерках спокойный голос Охотника. – За твоей квартирой постоянно следили, Никита отрядил двух человек. Никто в нее не входил, так что можешь быть спокойна.
– Правда? – недоверчиво спросила я.
– Конечно.
«Последний шанс, – взвыл голос любви. – Хватай его, чего ты ждешь?»
«Вот и прекрасно, – обрадовался голос рассудка. – Значит, можно и попрощаться».
Я решилась. Пора была идти.
– Ну ладно, – сказала я. – Так или иначе, спасибо за все.
Я подумала, пожать мне ему руку или не стоит. Но я стояла с одной стороны машины, он – с другой, и, поколебавшись, я просто двинулась к входу в мой подъезд. Несмотря на цифровой замок на двери, она была широко распахнута. Нет, замок не сперли бомжи, не сдали на металлолом обкуренные подростки. Просто обитателям этого дома было слишком сложно запомнить комбинацию из четырех цифр и каждый раз набирать ее, поэтому дверь всегда была разинутой, как рот докучного зеваки.
Входя в подъезд, я оглянулась. Охотник все еще стоял у машины. Очевидно, он хотел раскурить сигарету, но передумал, бросил ее себе под ноги и затоптал. Я махнула ему рукой на прощание и стала подниматься по лестнице. Уходя, я слышала гул заводящегося мотора. Когда я вошла к себе и, приподняв край пожелтевшей тюлевой занавески, выглянула в окно, Охотник уже уехал.
Ангел
До конца оставалось совсем немного. Он еще раз мысленно пробежал глазами список, который ему продиктовал Белозеров.
Самсонов
Воскобойников – исполнители
Сергей Боголюбов
Виктор Лосев
Никита Боголюбов
Андрей Гнедич
Ипполит Шарлахов – заказчики
В сущности, все совершенно справедливо. Вдохновители убийства должны отвечать так же, как и те, что смастерили и установили бомбу. И пусть события развивались не всегда так, как он предполагал, в общем и целом драма близилась к развязке.
Теперь оставалось сделать совсем немного, но Ангел уже понимал, что эта часть дела будет самой тяжелой и неприятной – и не только потому, что оставшиеся жертвы держатся начеку, но и по некоторым другим причинам.
А потом Ангел отправится туда, где ему самое место, – в рай, который он давно себе присмотрел. Потому что он уже решил для себя, что это будет его последнее дело.
Возможно, в этом раю найдется место и для кое-кого еще. Ибо человек, которого прозвали Ангелом Смерти, слишком устал быть один.
Часть IV
Глава 30
Денежная постель
Признаюсь сразу же: никакой бомбы в квартире не оказалось, но по расположению газет и предметов на полках я поняла, что здесь кто-то был и изучил все самым тщательным образом. Возможно, это были люди Калиновского, которые упустили меня в то утро, когда я впервые увидела Охотника на своем пороге. Не исключено, что в мое отсутствие люди Шарлахова тоже провели тут полный обыск, чтобы определить, насколько я надежный человек и можно ли мне доверять. Стараясь не обращать внимания на переставленные книги и криво висящие семейные фотографии, я положила портфель на кресло и вышла на кухню.
Открыв холодильник, я убедилась, что в нем ничего нет, а то, что есть, непригодно к употреблению в пищу. Я вылила в раковину агонизирующий кефир и избавилась от засохших пирожных, отправив их в мусорное ведро. Жизнь мало-помалу входила в свою обычную колею.
В шкафчике нашлись остатки макарон, и я поставила их вариться. Целлофановую упаковку я бросила в мусорное ведро, немного подумала, взяла ключи, напялила куртку и прогулялась до мусорных баков во дворе. Терпеть не могу лишней грязи в доме, даже если этот дом – не мой. Вернувшись, я первым делом захлопнула дверь и проверила, не испарился ли заветный портфель, но за время моего отсутствия у него не выросли ни ноги, ни крылья, равно как и у его содержимого. Я с облегчением перевела дух. Делать мне было абсолютно нечего. Мои часы показывали одиннадцать вечера. Не то чтобы мне очень хотелось есть или спать – просто я намеревалась собраться с мыслями и решить, что мне делать дальше.
За окнами блестел асфальт, черный и лоснящийся после дождя. Редкие фонари отбрасывали в ночь какой-то диковинный свет – не то розовый, не то оранжевый. Я задернула занавески и села пересчитывать деньги – те самые, что были в портфельчике. Их оказалось ровно полмиллиона, не больше и не меньше. На меня напал смех. Я легла на кровать и, загребая двумя руками деньги из портфеля, стала подбрасывать их в воздух. Я знаю, множество людей пожелало бы в этот миг оказаться на моем месте, но сама я не желала быть ни на каком ином. Вся моя постель была усыпана этими чертовыми банкнотами, а я подбирала их и бросала вверх, снова и снова – пока не вспомнила, что на кухне кипят макаронные страсти и что газ, когда его заливает огонь, становится не слишком полезен для здоровья. Я слезла с кровати и, сдув челку, чтобы она не лезла в глаза, направилась в кухню. Идти мне пришлось по разлетевшимся по полу бумажкам.
Макароны, разумеется, разварились, но мне было все равно – я не собиралась их есть. Я выключила плиту, вылила макаронную кашу в мусорное ведро, вернулась в комнату и легла на денежную постель, закинув руки за голову. Банкноты валялись теперь по всей комнате, но мне не было до них дела. Я находилась в состоянии полного удовлетворения, которое так редко выпадает человеку в этой жизни. Я была спокойна, довольна и счастлива. Мне совершенно ничего не хотелось, и в то же время я ощущала, как все треволнения и напряжение этих последних дней сползают с моих плеч, как исчезают ночные тени на восходе солнца. Музыка за стеной смолкла, зато где-то сбоку заплакал ребенок. Что было дальше, я не помню, потому что крепко заснула.
Проснулась я, лежа на каких-то хрустящих бумажках. Зевая, я потянулась, и несколько бумажек порхнуло на пол. Только тогда я вспомнила, что это такое, и засмеялась.
Затрещал дверной звонок.
– Пошли все в темный лес, меня нет дома, – сказала я двери и повернулась на другой бок.
Звонок подавился трелью и умолк, как соловей, которому неожиданно свернули голову. И то сказать, он уже порядком мне надоел.
– Эй, Татьяна, ты дома? – донесся до меня сквозь дверь голос дяди Васи.
Тэк-с. Соседушка, значит. Душа общенья просит. Наверняка вчера кто-то видел, как меня привезли. Доставили, можно сказать, к самым дверям с личным шофером.
– Татья-яна! – завывала дверь. – Открой, разговор есть.
