— Хочу варенье, — быстро передумал я. И мы
отправились обедать.
...Шли третьи сутки нашего автономного существования. Запасы
пищи подошли к концу вчера, деньги — на день раньше.
— Это ты виноват, что у нас только хлеб и варенье
остались, — намазывая очередной бутерброд, обвинил я Стаса.
— Я думал, ты не очень расстроишься, если я позову
друзей перекусить после футбольного матча, — смущенно ответил брат.
— Одного-двоих — это еще куда ни шло, — рассуждал
я, давясь ненавистным бутербродом. — Но целая орава проголодавшихся
пятиклассников — это офигеть можно!
— Надо было спасать положение, — оправдывался
Стас. — Мороженные пельмени — идеальное решение!
Бутерброд определенно не лез в горло, а торопливо спрятанная
Стасом тетрадь не давала покоя. Стихи он, что ли, писать начал?
— Делай яичницу, — велел я, откладывая истекающий
вареньем хлеб. Стас вздохнул, открыл холодильник, и стал доставать с плетеных
полок мелкие грязные яйца, брезгливо держа их кончиками пальцев. А я тихонечко
пошел в зал, запустил руку под диван, вытащил тетрадь и принялся читать...
«Вы про меня ничего не знаете, если не читали книжки под
названием „Сегодня, мама!“, но это не беда. Эту книжку написали сразу два
писателя, наверное, в одиночку не решились, и, в общем, не очень наврали.
Кое-что присочинили, но в общем рассказали все как было. Это ничего. Я еще не
видал таких людей, чтобы совсем не врали, кроме разве Кубатая и Смолянина, да
еще сфинксов, но они не люди. Про Кубатая — это генерал-герой, — про
Смолянина и сфинксов рассказывается в этой самой книжке, и там почти все
правда, только кое-где приврано. А еще эти писатели решили, что если в книжке
два главных героя, то одного надо все время ставить в смешные положения и
показывать каким-то недотепой. Не знаю, как они выбирали, над кем будут издеваться,
может спички тянули, только издевались в основном надо мной. А мой старший
братец Костя все время оказывался таким умным и находчивым, что прежде чем я
дочитал до конца, я две книжки порвал на кусочки.
Только в этой истории никакого такого вранья не будет. И
ничего смешного тоже, я уж постараюсь. Это будет зловещая книжка. Так что если
кто-то хочет посмеяться, то пусть эту книгу не читает, а идет в магазин,
покупает себе колбасу, ест ее и молчит. А я буду писать серьезно и трогательно,
как знаменитый детский писатель Игорь Петрович Решилов.
Недавно наши родители уехали в Антверпен, на конгресс
археологов-борцов за палеоконтакт. Мы с Костей немножко надеялись, что они и
нас возьмут. Но этого не получилось по финансовым соображениям, так папа
признался. Про наши приключения в будущем никто не знает, а вот родители
недавно откопали какую-то древнюю железяку и сразу стали знаменитыми. Вот их и
пригласили на халяву.
Папа очень не хотел оставлять нас одних, он считает, что
если дети остаются одни дома, то с ними непременно случаются какие-нибудь
неприятности. Но мама, конечно, его переспорила. Она-то помнит, как достойно я
проявил себя в Древнем Египте.
Так что мы родителей за границу отпустили. Папа ведь даже в
прошлом не был, а уж на Венере и мама не бывала. У них было тяжелое детство, у
мамы — рабовладельческое, у папы — пионерское. Пусть отдохнут. Нам оставили в
морозильнике котлеты и пельмени на неделю, деньги на молоко и хлеб — в пределах
разумного, как сказал папа, и попросили соседку — тетю Клаву — за нами
присматривать. Ничего интересного пока не случилось, и я боюсь, что...»
На этом месте, похоже, мое появление прервало Стасово
творчество. Я спрятал тетрадь и покачал головой. Ну и Стас! Вот это да!
Писателем решил заделаться! С чего бы это? Может ему витаминов не хватает? Или
от того, что я его футбольным мячом по голове стукнул? Бедняга...
— Я сготовил яичницу, — хмуро сообщил Стас, входя
в комнату и подозрительно меня оглядывая. — Только она... не очень. Будешь
есть?
— Буду, Стасик, — оставив его в полном
остолбенении я вышел на кухню. Есть яичницу, приготовленную писателем, мне еще
не доводилось, и я мужественно приступил к обеду. Ничего особенного, скажу вам.
Яичница как яичница, подгорелая и несоленая.
Потом я вернулся в зал, сел рядом с притихшим и
настороженным Стасом, и мы немножко поговорили на древнеегипетском. Это чтобы
не утратить навыка, и еще потому, что мы по маме скучали, хоть и не хотели друг
другу в этом признаваться.
— Большая железная птица, в которую сели папа и мама,
перенесла их над широкой-широкой рекой, — грустно сказал Стас. В
древнеегипетском нет слов «самолет» и «океан», так что ему приходилось
выкручиваться.
— И молодая рабыня-прислужница прошла по большой
железной птице и накормила их ножками маленькой домашней птицы, — со
вздохом подтвердил я. Слово «курица» я забыл, а может и не знал никогда. —
И мудрые погонщики железной птицы перегнали ее через большую-большую реку...
Какую реку, Стас? Разве селение Антверпен находится на другом большом куске
земли?
— Нет, конечно, — признал Стас. — Но так
красивее звучит...
И тут случилось ЭТО!
Что-то сверкнуло, грохнуло, нас качнуло на диване, так что
сразу вспомнились мамины рассказы о землетрясениях. И перед нами появилось
ДЫРКА! Не в стенке, а прямо в воздухе. В эту дырку было видно большое,
заставленное книгами помещение, библиотека, наверное. А прямо перед нами стоял
толстенький румяный дядька с маленькими лукавыми глазками на добродушном лице.
— Добрый вечер, мальчики! — вскричал он и хитро
подмигнул.
Стас, наверное, вложил все свои умственные способности в
написание романа. Он спросил:
— Вы кто? Если бандит, то у нас денег нет. Только
варенье в холодильнике...
— Варенье? Отлично, — обрадовался бандит. —
Знаете, после путешествия во времени так хочется сладенького.
— Так вы... — хором завопили мы.
— Из двадцать пятого века, — гордо сказал дядька
утирая пот со лба. — Привет от Кубатая.
— От Кубатая? — Стас подался вперед и дрогнувшим
голосом сказал: — Я знал, знал, старый друг — не ржавеет.
Тут он что-то явно напутал с пословицами, но я не стал
смеяться, зная его восхищение генерал-сержантом, и пошел за вареньем. Выбрал
банку малинового, оно самое вкусное и сладкое, вернулся, и протянул дядьке. Тот
взял банку, не высовываясь из своей дырки, и принялся пальцем отколупывать
бумажную крышку.
— Вы заходите, заходите, — суетился Стас. —
Чайку попьем!
— Не могу, — отхлебывая варенье прямо из банки
отозвался наш гость. — У вас нет этномагического поля.
— Какого? — удивился я.
