Весь следующий день я промотался по Лондону, но так ничего
похожего на Бэйкер-сирит и не нашел. А под вечер со мной произошла вот какая
история.
Вечер этот застал меня далеко от центра города. Хотя район
был чистенький и явно не самый бедный, и на каждом углу тут горели фонари, я
решил избрать какое-нибудь иное место ночлега. Я ведь практически не спал всю
прошлую ночь, и теперь буквально валился с ног. Если бы я снова забрался в
фонарь, я бы неминуемо изжарился.
И вот, не долго думая, я влетел в первую попавшуюся форточку
и протиснулся в щель между рамой и натянутой от нас — мух — сеткой.
Я огляделся. Комната была обставлена само-собой старомодно,
но опрятно: вся мебель какая-то витиеватая, везде салфеточки, подушечки,
маленькие полочки с расписными вазочками... Из соседней комнаты слышалась
музыка. Музыка, между прочим, знакомая — «Турецкий марш» Моцарта. Мы его на
уроках эстетики в школе проходили. Сейчас кто-то играл его слишком медленно и
довольно неумело.
Я порадовался, что в комнате никого нет: можно спокойно
подыскать местечко, куда спрятаться и переночевать. Но прежде чем сделать это,
я пару раз пробежался по стенам и потолку; я просто балдел от этой своей
способности и не удержался, пока в комнате пусто. А зря. Потому что музыка
внезапно смолкла, и за дверью послышались легкие шаги.
Я метнулся к подоконнику и спрятался в листьях какого-то
растения. В комнату вошла совсем молоденькая девушка, можно даже сказать
девочка, в вечернем платье из лилового бархата и сразу же начала раздеваться.
Я, конечно, смутился и отвернулся. Но потом подумал: «В конце-концов, я муха
или нет?!» А раз муха, повернул голову обратно и стал наблюдать.
Красивая девушка. Серые глаза и такие же серые волосы до
плеч. А всякой одежды на ней — ужас! Под одной юбкой — вторая, под той —
третья, а там, черт, еще панталончики кружевные... И так далее... А корсет! Его
расшнуровывать замучаешься. И она замучилась. Взяла со стола колокольчик и
побренчала им. Буквально через несколько секунд в комнату ворвалась горничная —
толстая улыбчивая негритянка.
— Сэнди, помоги мне, — велела ей девушка.
— Сию минуту, миссис Джессика, — ответила та и
принялась проворно управляться со шнуром.
В конце-концов я все-таки отвернулся. Мало ли что муха,
совесть-то все равно иметь надо.
Скрипнула кровать, зашуршали простыни, и я услышал голос
девушки:
— А теперь, Сэнди, принеси мне, пожалуйста, чашку
горячего шоколада.
Ой-ой-ой. Я вдруг понял, что опять проголодался.
— Но, мисс Джессика, — возразила горничная,
раздувая черные ноздри, — сэр Чарлз строго-настрого запретил есть и пить в
комнатах.
— Ну Сэнди, ну миленькая, ну пожалуйста. Я хочу книжку
перед сном почитать. А знаешь, как приятно читать и что-нибудь вкусное
жевать... И думать: «Ах, как мило, что на свете есть Сэнди, которая мне это
принесла...» А папа не рассердится, потому что не узнает. Ты ведь ничего ему не
скажешь?
— Святая Мария, вы совсем еще ребенок, мисс Джессика.
Ладно, что с вами поделаешь, шоколад я вам сейчас принесу. Только смотрите,
сами не проболтайтесь отцу, он тогда живо выставит меня за дверь, не посмотрит,
что служу вашей семье верой и правдой.
— Я скорее умру, Сэнди, чем проговорюсь! —
заверила девушка с такой страстью в голосе, словно речь шла как минимум о
государственной тайне.
Горничная, посмеиваясь и покачивая головой, вышла, а
Джессика беззвучно похлопав в ладоши, взяла со столика книжку. Я успел прочесть
только имя автора: «Д-р Ватсон».
«Как так, — подумал я, — такого писателя не было.
Он сам — персонаж Конана Дойля...» И тут же понял: в рассказах-то именно Ватсон
писал о Холмсе.
Вернулась горничная с дымящейся чашкой на подносе. По
комнате разнесся сладостный аромат. У меня потекли слюнки. Джессика,
оторвавшись от книги лишь за тем, чтобы ее поблагодарить, принялась читать
дальше, прихлебывая из чашки.
Я понял, что если я сейчас не поем шоколада, я свихнусь. Тут
в союз вошли и мои мушиные инстинкты, и мой человеческий вкус. Очень кстати
Джессика, перевертывая страницу, поставила чашку на столик. Видимо, как раз
сейчас сюжет книжки развертывался особенно лихо, потому что читала она,
напряженно двигая губами, с широко раскрытыми от волнения глазами... а забытая
чашка стояла на столике.
Я метнулся к ней, приземлился лапками на теплую мягкую
маслянистую поверхность, торопливо сунул в нее хоботок и, кряхтя и причмокивая,
с неописуемым наслаждением принялся всасывать в себя шоколад. Обе мои сущности
— мушинная и человеческая — сошлись в едином блаженстве. Я сладострастно
закатил глаза.
И опять же зря. Внезапно свет над моей головой померк, и
инфракрасным зрением я рассмотрел фаланги пальцев прикрывшей чашку руки.
— Ах, гадкое насекомое, — услышал я приглушенный
голос Джессики над своей головой. — Ешь, ешь! Все равно после твоих
грязных прикосновений человек к этой пище уже не притронется.
Видимо, в свободную руку она взяла колокольчик: раздался
звонок.
Я замер, дрожа от страха.
— Сэнди, я поймала муху! — заявила Джесска. —
Вот, возьми. Только осторожно, не выпусти.
Чашка колыхнулась, рука над моей головой поползла и
заменилась другой, коричневой, причем проделано это было так осторожно, что
щелки для моего спасения не приоткрылось.
— Вот и отлично, — заявила горничная. — Я
вынесу ее на задний двор, а там и прихлопну.
Обливаясь слезами жалости к себе, я судорожно, с еще большим
остервенением, продолжил пожирание шоколада. В пследние мгновения жизни я хотел
взять от нее все.
— Что ты, Сэнди! — воскликнула Джессика. —
Зачем лишать жизни божью тварь?
— Мухи — надоедливые, некчемные и даже вредные
создания, — отрезала черствосердечная Сэнди.
— Но от того, что убьешь одну, род их не переведется.
Так стоит ли пачкать свои руки, а главное — душу? — задала риторический
вопрос добродетельная девушка.
— Ну, как прикажете, миссис, как прикажете, —
согласилась (как я позже удостоверился — притворно) негритянка, и по колебанию
чашки я понял, что меня понесли. Обрадовавшись скорому освобождению, я принялся
еще интенсивнее пожирать шоколад, надеясь наесться впрок.
Вдруг между пальцами руки горничной появилась маленькая
щелка, а в нее просунулись два пальца другой руки и ухватили меня за крылышко.
— «Божья тварь...» — передразнила хозяйку Сэнди,
поднося меня к выпуклым черным глазам. — Еще ничья душа, я думаю, не
отправилась в ад лишь за то, что ее хозяин прихлопнул муху. — С этими
словами она, продолжая держать меня за крылышко, наклонилась, стащила с ноги
тапок, положила руку со мной на подоконник, размахнулась тапком и, быстро
отдернув пальцы, ударила.
