— Нет... никогда не ем. В них холестерина много!
— Ах, холестерина тебе много! — Кащей похлопал
крылышками по бокам. — Тебе яйца наши не нравятся?!
Тут электричка притормозила, и мужик со своим чемоданом
вылетел из тамбура. Пулей.
Все развеселились, и до Москвы мы ехали без приключений.
Когда поезд медленно втянулся на вокзал, взрослые вышли, а я выпорхнул из
вагона. Выпорхнул и сразу почувствовал знакомый с недавних пор запах. У мухи-то
обоняние — ого-го! А милиционеры пахнут своеобразно, для мухи чем-то даже
приятно... Через мгновение я их и увидел.
На перроне стояло штук двадцать милиционеров с дубинками,
наручниками и автоматами. Все они хмуро смотрели на нас.
— Ох... — убитым голосом произнес Кубатай,
обмякая. — Совсем забыл, что в двадцатом веке уже изобрели телефон...
Один из милиционеров поднял мегафон и заорал:
— Руки вверх! Шаг вправо, шаг влево — попытка к
бегству! Взмах крыльями — провокация! Бросай оружие!
Ватсон тоненько охнул, стал медленно оседать и, наверное,
упал бы, не подхвати его на руки Шерлок Холмс.
Кубатай преобразился. Грудь его выгнулась, как Дворцовый
мост в Санкт-Петербурге, глаза метнули огонь, усы стали медленно
приподниматься.
— Никогда, — воскликнул генерал, — никогда
Кубатай не бросал оружия!
Положение было хуже некуда. Московские милиционеры явно
обиделись за своих мытищинских коллег. И тут Смолянин, нервно комкая юбку,
заголосил:
— Люди добрые! Помогите! Честных людей обижают!
Животных мучают! Помогите!
Я, конечно, догадывался, что это нам не поможет, но все-таки
от смолянинской отваги стало приятно.
— Считаю до трех! — продолжал кричать милиционер.
И торопливо начал считать: — Раз, два, два с половиной...
— Отставить! — раздался вдруг чей-то тонкий голос.
Ватсон встрепенулся и начал озираться. А я, благодаря своим мушиным глазам,
сразу увидел маленького, лет восьми-девяти мальчика, который как раз вышел из
соседнего вагона и наблюдал за происходящим.
А самое удивительное — что милиционеры его послушались!
Опустили оружие... правда лица у них при этом стали — смотреть страшно!
— Товарищ мальчик! — дрожащим от ненависти голосом
произнес милиционер с мегафоном. — Это преступники!
— Доложить как положено, — лениво ответил мальчик,
поправляя воротник джинсовой курточки.
— А-а-а! — пропел милиционер, комкая
мегафон. — Товарищ мальчик, разрешите доложить?
— Разрешаю.
— Майор Брайдер. Задерживаем опасных преступников,
террористов. Напали на представителей власти... хулиганили...
Мальчик подозрительно посмотрел на нас, увидел пингвина... и
заулыбался. Подбежал, храбро схватил Кащея за крыло-плавник, погладил, и
заискивающе спросил у Кубатая: — Это... это ваш?
— Э-э-э... Наш! — смешался генерал.
— Ручной?
— Дрессированный, — кокетливо улыбаясь, сообщил
Смолянин. — Орликом зовут!
— Здорово... А что они на вас так разозлились?
— Не знаем, — покривил душой Кубатай. — Шли
мы, шли, никого не трогали. Мы — знаменитые цирковые артисты. Это — рыжий клоун
Смолянин, а я — зеленый клоун Кубатай. Гастролируем по миру с Орликом... всем
нравится. А тут напали, негодяи... Орлика хотели ударить!
Мальчик явно был из тех ненормальных юных натуралистов, у
которых дома аквариум, клетка с канарейками, вольер с хомяками и пара
дворняжек. Он побледнел, еще раз погладил пингвина и заорал на милиционеров:
— Разойдись!
— Нет! — храбро возразил майор Брайдер.
Мальчик нахмурился, прищурил глаза... И откуда-то сверху
скользнули к земле быстрые серо-стальные тени! «Птицы» — понял я, метнулся к
Холмсу, и забрался ему под сюртук. Что не говори, мушиные инстинкты — вещь
полезная...
Только эти птицы мух не ловили. Были они металлические, с блестящими,
как хрусталь, глазами и длинным клювом, на конце которого дрожал огненный
шарик.
— Именем Народного Диктатора приказываю вам разойтись и
не трогать порядочных людей! — велел мальчик. — И вообще... все ваше
отделение милиции — распускаю!
Милиционеры с грохотом пороняли свои автоматы и наручники.
Один жалобно спросил: — А что нам делать-то тогда?
— На завод идите работать! — строго сказал
мальчик, взял Орлика за крыло и потащил за собой. Следом, волей-неволей,
поплелись и мы.
Мальчика звали Славой. Он так сказал, когда мы шли по улице.
И еще признался, что ужасно животных любит, особенно — птиц. А пингвинов раньше
видел только в зоопарке.
Кащей, если честно, вел себя очень прилично. Как
дрессированное животное, а не как заколдованный человек. Крякал, махал
крылышками, один раз попытался стащить с лотка банан. Подтверждал слова
Кубатая.
— А этих... железненьких... — ненатурально
хихикнул Кубатай. — Тоже любишь?
— Страх-птичек? А че их любить-то? Они неживые. Они
роботы! — засмеялся мальчик.
— А откуда они взялись? — осторожно спросил Холмс.
— Ну, когда диктатор Стас вернулся из Шамбалы и увидел,
что все везде плохо, то он сказал волшебное слово... — с воодушевлением
начал рассказывать мальчик. И вот что мы узнали...
Стас объявился полтора месяца назад. Первым делом он
пробрался на телевидение — явно благодаря волшебству. Влез в прямой эфир во
время передачи «Час пик» и объявил, что он — вечно молодой и могучий колдун из
африканской страны Шамбала, явился, чтобы помочь всему миру. (Подводило его
все-таки образование, про Шамбалу-то он что-то слышал, а вот где она находится
— не знал.) Ведущий попытался выгнать странного мальчика из студии, да куда
там... Стас пробурчал какое-то заклинание, и, откуда не возьмись, появилась
стая железных птиц (Стас их потом прозвал страх-птичками). Ударами тока они
разогнали охранников и выступающих, техников усадили на места, и Стас свое
выступление продолжил. Объявил на всю страну, что жизнь теперь будет славная —
малина, а не жизнь. Что президента, парламент, и прочих дармоедов он в отпуск
отправляет. А править будет сам... ну и все остальные дети старше семи, но
младше двенадцати лет. Потому что они самые добрые, умные и честные. Об этом во
всех книжках, мол, написано. Детей теперь никто обижать права не имеет, потому
что страх-птички будут за этим следить и виновных наказывать. А взрослые пусть
не волнуются — как жили, так и будут жить. Стас им все разрешает, кроме одного
— управлять.
