— Возможно и так. Но, как подсказывают мне мои научные
методы индукции и дедукции, а также небольшой опыт путешествий по вымышленным
мирам, мы находимся в продолжении книжки, которое авторы пишут как раз сейчас.
Вспомните, джентльмены! В библиотеке последние страницы книги были еще
девственно-чисты! Если бы Стас изменил мир после описанных событий, ну, как в
том мирке, с мотоциклетчиками, то книжка была бы написана полностью. Увы,
сейчас мы — в воле авторов!
Братья ошалело переглянулись. Логика Холмса была
убийственна, а сомневаться в его честности Стас не рискнул.
— Ну дают! — возмутился Народный Диктатор, не
устояв перед фактами. — Понапишут, а мы — расхлебывай?! Совсем что ли
обнаглели?! Что хотят с нами, то и делают!
— В общем-то, у вас есть возможность выйти из их
власти, — вкрадчиво заявил Холмс. — Ведь вы — реальные люди, и вам
просто нужно вернуться в реальный мир.
На лице его при этом почему-то появилась легкая улыбка.
— Но если все, что сейчас происходит, придумано
другими, то мы ничего не сможем сделать, пока они этого не напишут, —
плаксиво заявил Стас. И посмотрел на злополучные зеленые кресла кровожадным
взглядом.
— Типичный фатализм сфинксов. — непонятно ответил
брату Костя. Тут позволил вмешаться в беседу и Ваш покорный слуга. Ситуация
явно требовала вмешательства профессионала...
— Простите, джентельмены, меня за самоуверенность, но,
являясь в некотором смысле литератором, я хотел бы заметить, что в вашем
понимание взаимоотношений между персонажами и автором за версту виден
делитантизм.
Стас потряс головой, и я понял, что для детского разума
фраза была слишком витиеватой.
— Продолжайте, мой друг, продолжайте, — вскричал
Шерлок, — вы редко высказываете свои мысли, зато они как правило блестящи!
Польщенный, я закончил:
— Думаю, мы можем поступать так, как нам
заблагорассудится. А авторы будут вынуждены писать именно это. Более того, они
будут уверены, что все наши действия продиктованы сугубо их собственными
фантазией и волей.
— Браво! — восхитился Холмс. Кубатай, подпрыгивая
на кресле, зааплодировал.
Стас почесал затылок. Потом глянул на брата:
— Тогда — домой?
— Погоди, — ответил тот. — Во-первых, надо
этих... которые мебель... расколдовать. А во-вторых, что с этим миром-то будет?
Не оставлять же его так?
— А это не моя забота, — ощетинился Стас. —
Как написали, так и будет. Что написано пером, не вырубишь топором. А я тут
вообще ни при чем! Забросили ребенка в Антарктиду... оставили один на один с
Кащеем...
— Давай, работай, не увиливай! — нахмурился
Костя. — Между прочим, кто-то сам собирался стать писателем... книжку
начал сочинять...
— Ладно, ладно, молчи, — вытаращив глаза, пошел
Стас на попятные. — Трудно мне что ли? Сейчас. Дядя Кубатай, дядя
Смолянин, встаньте, пожалуйста.
ДЗР-овцы неохотно подчинились. Стас щелкнул пальцами, и на
месте кресел возникли два джентельмена. Один, хоть и молодой, но лысоватый.
Другой, хоть и еще моложе, но толстоватый. Они обалдело оглядывались по
сторонам.
— Значит, так... господа писатели, — сурово сказал
Стас. — Я тут разобрался маленько... вы, как бы, не при чем. Это другие
писаки во всем виноваты, двойники ваши. Они про нас книжки написали. Так что —
живите.
— А откуда вы взялись? — разглядывая нашу пеструю
компанию спросил писатель потолще.
— Объяснять долго, — махнул рукой Кубатай, нервно
поглаживая саблю — скажу лишь, что мы из другого мира.
— Помните, как у Стругацких в «Понедельнике», —
встрял Костя, который явно стремился загладить проступки брата, — там
машина была, типа велосипеда...
— Ясно, догадался, — заявил писатель постарше и
полысее. — Они из вымышленного мира; из книжки, которую, вероятно, мы еще
напишем.
Костя прыснул, но промолчал. А Стас ехидно произнес:
— Это еще посмотрим, найдется ли у вас время на
писание.
— Что-что? — хором заволновались толстоватый и
лысоватый.
— Ну... — начал объяснять Стас. — Я с помощью
своей магической силы мир переделать решил, потому что писателям поверил. О
том, что если детям власть дать, они все устроят как надо. И переделал. Еще
хуже стало. Все писатели врут. Так что я вас накажу за вранье. Правьте вместо
меня!
— Погоди, мальчик, — остановил его писатель
помоложе. — А ты эту свою силу магическую тоже нам передашь?
— Не, — ответил Стас. — Нельзя такие вещи,
как магия, писателям доверять. Она их портит. По себе знаю.
— Стас, жалко же людей. Как они все это расхлебают... —
тихонько сказал брату Костя. Стас вздохнул.
— И чего я сегодня такой добрый? Ладно. Что б вам
полегче было, вызову я сейчас к вам всех своих министров и советников.
Посмотрев на Костю, Стас ухмыльнулся чему-то, понятному лишь
им, и добавил:
— Включая Тайных! Все. Работайте.
Он повернулся к двери. Кубатай, ехидно улыбаясь, раскланялся
и, подхватив за руку Смолянина, направился к выходу. Следом двинулись и мы,
оставив растерянных писателей оглядываться и ожидать появления советников. За
дверью Стас остановился, взмахнул руками и сказал:
— Бамбара-Чуфара! Ерики-Морики! Перейди вся полнота
власти к этим двум писакам! И явитесь к ним для доклада все мои советники и
министры! Все разом!
— Садист ты все-таки, — вздохнул Костя.
Глава восьмая,
грустная, в которой Стас
собирает пожитки и прощается с Решиловым, после чего все мы прощаемся друг с
другом и отправляемся в разные стороны
(Рассказывает Костя)
Произнеся свое заклинание, Стас с блаженным лицом приник к
двери. Я подумал и сделал то же самое. За дверью творилось черт знает что!
Свежерасколдованные писатели пытались навести порядок, малолетние советники и
министры орали, ревели и звали Стаса и мам. Гремел бас Решилова, пытающегося
всех успокоить. Обстановка, в общем, была взрывоопасная.
— Ходу! — скомандовал Стас. И мы двинулись от его
тронного зала в спальные апартаменты, потому что Стас хотел собрать памятные
вещи. Ни Кубатай со Смолянином, ни Холмс с Ватсоном его не торопили — видать,
боялись, что может передумать. Кащей, который и впрямь утратил свой западлизм,
вяло брел следом.
Шапку Мономаха я Стаса уговорил оставить. Потому что это
культурное достояние этого мира. И усыпанную бриллиантами шпагу, которую Ее
Величество, королева Великобритании подарила, тоже. А вот свой портрет работы
художника Вальехо, Стас забрал. Он на нем был очень красивый. Стоял на горном
утесе, одетый только в жестяные плавки и ножны от меча, а рядом на коленях
стояла девочка, одетая еще проще. Меч Стас держал в высоко поднятой руке, не то
пытаясь проткнуть мрачные черные тучи, не то изображая громоотвод. Стас сказал,
что портрет повесит над кроватью.
