– Вы считаете необходимым лично увидеться со всеми нами?
Сказано это было довольно вежливо, но какая-то едва заметная
неприязненная нотка в голосе заставила Калгари слегка поежиться.
– Ну, общественной обязанностью это вряд ли можно назвать, –
сухо произнес он. – И я поступаю так не из простого любопытства. Я считаю своим
долгом лично выразить всем вам мое глубочайшее сожаление по поводу того, что я
не имел возможности подтвердить в суде невиновность вашего брата.
– Понимаю…
– Если вы любили его… Вы любили его?
– Нет, я не любила Джако, – ответила Тина после недолгого
раздумья.
– А кругом все уверяют, что он был очень милым.
– Я не доверяла ему и терпеть его не могла.
– У вас не появлялось… простите меня… каких-либо сомнений в
том, что он был убийцей вашей матери?
– Мне и в голову не приходило, будто можно сделать иное
предположение.
Официантка принесла чай. Хлеб и масло оказались несвежими,
варенье засахарилось, пирожки пережарились и выглядели неаппетитно. Чай был
жидким.
Калгари пригубил стакан и сказал:
– Выходит… мне следовало сообразить, что сообщение о
невиновности вашего брата вызовет неблагоприятный отклик. Всколыхнет прошлое… и
забот вам всем прибавится.
– Потому что дело придется заново пересматривать?
– Да. Вы тоже подумали об этом?
– Отец, кажется, считает, что от этого не уйти.
– Простите. Великодушно простите меня.
– Почему вы извиняетесь, доктор Калгари?
– Я не люблю причинять людям неприятности.
– Смогли бы вы решиться на то, чтобы промолчать?
– Нет, ибо самым искренним образом желаю победы правому
делу.
– Вы цените справедливость дороже всего?
– Да, хотя теперь я уже задаюсь вопросом, не существуют ли
более важные понятия.
– Например?
Он подумал о Хестер.
– Например… невиновность.
Взгляд девушки, казалось, стал еще более непроницаем.
– О чем вы задумались, мисс Эрджайл?
Минуту-другую она молчала, потом сказала:
– Вспомнила слова из Великой хартии вольностей: «Ни одному
человеку не будет отказано в справедливости».
– Понятно, – произнес Калгари. – Это и есть ваш ответ…
Глава 7
Доктор Макмастер оказался стариком с могучими бровями,
проницательными серыми глазками и упрямым подбородком. Он откинулся на спинку
потертого кресла и внимательно разглядывал своего посетителя. Своими
наблюдениями остался доволен.
Калгари он тоже понравился. Впервые после возвращения в
Англию ему посчастливилось встретить человека, способного оценить его взгляды и
чувства.
– Вы очень любезны, доктор Макмастер. Спасибо, что
согласились принять меня, – поблагодарил Калгари.
– Ради бога, – ответил доктор. – Я смертельно устал с тех
пор, как удалился на пенсию. Мои юные коллеги говорят, что я должен сидеть как
истукан и прислушиваться к ударам своего изношенного сердца, но мне это не по
нутру. Абсолютно. Слушаю радио – блах… блах… блах… Иногда моей экономке удается
уговорить меня посмотреть телевизор – флик, флик, флик. Я был тружеником, всю
жизнь работал не покладая рук. Не люблю сидеть неподвижно. От чтения устают
глаза. Поэтому не извиняйтесь, что отнимаете у меня время.
– Во-первых, необходимо объяснить, почему я столь близко к
сердцу принимаю эту историю. Если следовать логике, я поступил так, как и
должен был поступить, – рассказал, что из-за контузии и потери памяти не смог
засвидетельствовать невиновность этого парня. Или разумнее было плюнуть на все,
а? И хлопот никаких?
– Сложный вопрос, – отозвался Макмастер. – Вас что-то
гнетет? – спросил он после недолгой паузы.
– Да, – признался Калгари. – Все вышло коряво. Понимаете,
мое сообщение было воспринято не так, как я ожидал.
– Прекрасно! – воскликнул Макмастер. – В этом нет ничего
странного, обычное дело. Мы заранее проигрываем в уме какую-либо ситуацию,
неважно какую – консультацию со специалистом, предложение юной девушке руки и
сердца, разговор с сыном перед тем, как пойти в школу, – а когда эта ситуация
осуществляется, от нашего сценария остаются жалкие клочья. Подумайте только! Вы
что-то намеревались сказать, сформулировали фразы, рассчитывали получить
определенные ответы, а слышите в ответ нечто противоположное. Такое ежедневно
случается. И это вас огорчает?
– Да.
– Чего же вы ожидали? Оваций?
– Чего я ожидал? – Калгари призадумался. – Быть может,
обвинений? Возможно. Возражений? Вероятно. Но рассчитывал и на благодарность.
Макмастер хмыкнул.
– А благодарности не было и возражений особых не
последовало?
– Примерно так, – признался Калгари.
– Это произошло потому, что вы, отправившись туда, не учли
множества обстоятельств. Зачем пожаловали ко мне? Только кратко и точно.
– Захотелось побольше узнать об этой семье. Пока мне
известны лишь голые факты. Замечательная женщина с прекрасным характером,
альтруист и патриот, в лепешку разбивается ради своих приемных детей. И тут
возникает проблема, называемая «ребенок со стойкими отклонениями, юный
бездельник». Вот все, что мне известно, больше я ничего не знаю. Ничего не знаю
о самой миссис Эрджайл.
– Вы совершенно правы, – согласился Макмастер, – попали в
самую точку. Вы, верно, задумывались над тем, что в случае любого убийства
наиболее интересен ответ на вопрос: каков был человек, которого убили? Всех
почему-то больше интересует убийца. Должно быть, вы обратили внимание, что
миссис Эрджайл относилась к той категории людей, убивать которых не имеет ни
малейшего смысла.
– Я об этом тоже подумывал.
– И вы правы с этической точки зрения. Но видите ли… –
Доктор почесал кончик носа. – Кажется, китайцы утверждают, будто
благотворительность – больший грех, нежели добродетель? И в этом что-то есть.
Подумаем, как воспринимают люди благодеяние? Оно связывает их по рукам и ногам.
Нам известны свойства человеческой натуры. Вот вы оказали услугу какому-нибудь
субъекту и тут же почувствовали к нему расположение, он вам нравится. Но
субъект, которому вы сделали добро, будет ли он столь же доброжелателен по
отношению к вам? Воспылает ли признательностью? Разумеется, мораль обязывает
его к этому, но сам-то он ответит ли на требование морали?
