Дорога упиралась в ворота, на них готическими буквами было
начертано: «Солнечное гнездышко». Он отворил калитку, прошел в нее и зашагал по
тропинке. Перед ним возвышался дом – добротно построенное, но безликое
современное здание с декоративным фронтоном и порталом. Такой дом можно увидеть
в любом благоустроенном пригороде или вновь застроенном районе.
Непривлекательный, по мнению Калгари, но вполне солидный. Река в этом месте
делала крутой поворот. На противоположном берегу ее поднимался поросший лесом
холм, а вдали слева по течению виднелись луга и фруктовые сады.
Ворох денег и абсолютное отсутствие воображения вместо
хорошего вкуса, скромности и умеренности.
Естественно, он не порицал Эрджайлов за подобную безвкусицу.
Они лишь купили этот дом, а не строили его. И все-таки кто-то из них (уж не
миссис ли Эрджайл?) его выбрал…
Он решил не терять времени и нажал кнопку электрического
звонка. Постоял в ожидании и снова позвонил.
Неожиданно для него дверь отворилась.
Калгари, вздрогнув, подался назад. Его разыгравшемуся
воображению предстала, казалось, сама Трагедия. Это юное лицо… оно лишь
усиливало впечатление трагизма. Он подумал, что трагическое всегда должно
принимать обличье молодости, бессильной перед неотвратимостью Грядущего, –
олицетворения безжалостной Судьбы.
Собравшись с мыслями, он про себя отметил: «Лицо, похоже,
ирландское». Глубокие, голубые, обрамленные темными тенями глаза, зачесанные
назад черные волосы, красивое, тронутое печалью лицо.
Девушка окинула его внимательным неприветливым взглядом:
– Да? Что вам надо?
– Мистер Эрджайл у себя?
– Да. Но он никого не принимает. Я хотела сказать, не
принимает посторонних. Он ведь не знает вас, да?
– Нет. Не знает, но…
Девушка уже начала прикрывать дверь.
– Вам следует написать…
– Простите, у меня к нему важное дело. Вы мисс Эрджайл?
– Да. Я Хестер Эрджайл, – утвердительно проворчала она. – Но
отец никого не принимает, если с ним не договориться заранее. Вам лучше
написать.
– Я приехал издалека…
Хестер продолжала стоять как вкопанная.
– Все так говорят. Думаю, когда-нибудь этому настанет конец.
– В ее голосе чувствовалось пренебрежение. – Полагаю, вы репортер?
– Нет, ничего подобного.
Она подозрительно оглядела его:
– Хм, чего же в таком случае вам надо?
Позади нее, в глубине вестибюля, Калгари заметил другое
лицо. Плоское, некрасивое, напомнившее ему оладушку, то было лицо пожилой
женщины. Вьющиеся, тронутые сединой волосы, казалось, были приклеены к затылку,
а голова на длинной шее, словно у дракона, раскачивалась в воздухе.
– Дело касается вашего брата, мисс Эрджайл.
Хестер надсадно задышала.
– Майкла? – спросила она с опаской.
– Нет, Джека.
– Я так и знала! – взорвалась Хестер. – Знала, что дело
касается Джако! Вы когда-нибудь оставите нас в покое? Ведь все закончилось.
Чего вы надоедаете?
– Не следует говорить, что все закончилось.
– Но дело, безусловно, закончилось! Джако уже нет в живых,
что вы над ним издеваетесь? Все в прошлом. Если вы не журналист, значит, вы
врач, или психолог, или что-нибудь вроде этого. Уходите, пожалуйста. Не надо
тревожить отца, он занят.
Хестер решительно взялась за ручку двери. Калгари наконец
сделал то, что ему надлежало сделать с самого начала и о чем он впопыхах
совершенно забыл. Он вытащил из кармана и протянул ей письмо.
– У меня письмо от мистера Маршалла.
Она была явно поражена. Пальцы нерешительно дотронулись до
конверта.
– От мистера Маршалла… из Лондона? – неуверенно произнесла
она.
Маячившая в глубине коридора женщина вышла вперед и
подозрительно уставилась на Калгари, вызвав в его памяти нечто, смутно
напоминавшее монастырь. Конечно, это же типичная монахиня! С обрамляющими лицо
светлыми завитками, облаченная в черные одежды. Такие люди не склонны к
задумчивой созерцательности, но, приученные к монастырским порядкам,
подозрительно разглядывают пришельца сквозь едва приоткрытую массивную дверь,
после чего неохотно впускают его в прихожую или отводят к матушке
настоятельнице.
– Вы от мистера Маршалла?
Вопрос прозвучал почти как обвинение.
Хестер внимательно рассматривала оказавшийся у нее в руке
конверт.
Калгари, все еще стоя у порога, мужественно выдерживал
неприязненные и подозрительные взгляды смахивающей на дракона монахини.
Ему хотелось что-то сказать, но ничего подходящего не
приходило в голову. Поэтому он благоразумно помалкивал.
Вдруг откуда-то издали донесся неприветливый голос Хестер:
– Отец говорит, что он может подняться.
Цербер, стерегший Калгари, неохотно отступил в сторону, не
утратив при этом своей подозрительности. Калгари прошел в вестибюль, положил
шляпу на стул и поднялся по лестнице.
В доме его поразила прямо-таки стерильная чистота. Подобное
обычно доводилось видеть лишь в дорогих лечебницах.
Хестер провела его по коридору, они спустились по
коротенькой лестнице, состоящей из трех ступенек. Потом она распахнула дверь,
жестом пригласила Калгари войти и, последовав за ним, прикрыла за собой дверь.
Они оказались в библиотеке, и Калгари с удовольствием
запрокинул вверх голову. Интерьер этой комнаты разительно отличался по духу от
всего остального дома. Несомненно, здесь человек жил, работал, проводил свой
досуг. Стены были уставлены книгами, массивные кресла довольно потрепаны, но
удобны. На письменном столе веселил взор ворох бумаг, по столикам тоже валялись
книги. Калгари заметил очаровательную молодую женщину, вышедшую из комнаты
через дверь в дальнем конце. Затем его внимание привлек поднявшийся навстречу
человек, держащий в руке вскрытое письмо.
В глаза бросилась невероятная худоба этого человека, почти
полная бестелесность, в чем только душа держалась. Казалось, перед вами
предстал выходец с того света! Голос у него был приятный, хотя и не совсем
отчетливый.
– Доктор Калгари? – произнес он. – Присаживайтесь.
Калгари сел. Не отказался от сигареты. Хозяин опустился в
кресло напротив. Двигался он не торопясь, будто жил в мире, где время ничего не
значило. На лице Лео Эрджайла появилась едва приметная улыбка, разговаривая, он
поглаживал письмо бескровными пальцами.
