– Мистер Маршалл пишет, что вы хотите сообщить нам нечто
важное, но не указывает подробностей. – Улыбка обозначилась явственнее, он
продолжал: – Юристам присуща осторожность в формулировках, не так ли?
Калгари с удивлением подумал, что перед ним находится
счастливый человек. То была не безудержная веселая радость, неотъемлемый
спутник счастья, но окрашенная грустью, притаившаяся в душе внутренняя
удовлетворенность. Для этого человека внешний мир не имел никакого значения, и
он наслаждался своей независимостью. Калгари не знал, почему его так поразило
это обстоятельство, но воспринял его как должное.
– Вы очень добры, что согласились меня принять, – сказал он.
Это было стандартное, ни к чему не обязывающее вступление. – Я полагал, что
лучше приехать самому, чем написать. – Калгари помолчал и продолжил вдруг с
внезапной горячностью: – Тяжело… очень тяжело…
– Мы попусту теряем время. – Лео Эрджайл был вежлив и
непроницаем. Он наклонился вперед; непринужденность его манер располагала к
доверительности. – Поскольку вы привезли письмо от Маршалла, я догадался, что
ваш приезд имеет отношение к судьбе моего несчастного сына Джако… Джека… Джако
мы называли его в семье.
Все слова и фразы, которыми заранее запасся Калгари,
выскочили у него из памяти. Сохранилась лишь одна удручающая реальность, о
которой ему предстояло поведать. Как это лучше сделать, он не знал.
– Ужасно тяжело…
Наступило молчание.
– Если вам это поможет… – нарушил молчание Лео, осторожно
выговаривая слова, – то мы полностью отдавали себе отчет… Джако вряд ли можно
было назвать нормальной личностью. Что бы вы ни сказали, нас ничто не удивит.
Когда произошла эта жуткая трагедия, я ни минуты не сомневался: Джек не
понимал, что он делает.
– Разумеется, не понимал.
Это сказала Хестер. Калгари вздрогнул от неожиданности и тут
же забыл о девушке. Она присела на ручку кресла, стоявшего у него за спиной, и
взволнованно заговорила:
– Джако всегда был ужасен. Как ребенок… если тот из себя
выйдет. Схватит, что попадется под руку… и в вас запустит…
– Хестер… Хестер… дорогая, – с болью в голосе проговорил
Эрджайл.
Смутившись и вспыхнув, девушка вскинула руку к губам.
– Извините, – сказала она. – Мне не следовало… я забылась…
я… я… не должна была так говорить… теперь он… теперь все кончено и… и…
– Да, с этим покончено, – молвил Эрджайл. – Все в прошлом. Я
старался… все мы старались… воспринимать мальчика как инвалида. Природа
просчиталась, вот в чем дело. – Он взглянул на Калгари: – Вы согласны?
– Нет, – решительно возразил тот.
Наступила тишина. Резкое возражение, прозвучавшее как
выстрел, повергло слушателей в недоумение. Калгари стало не по себе.
– Я… Извините, но вы еще ничего не знаете…
– О! – задумчиво протянул Эрджайл. Потом обернулся к дочери:
– Хестер, думаю, тебе лучше уйти…
– И не подумаю! Затем я пришла… хочу знать, что все это
значит.
– Но это может быть не совсем приятно…
– Какие такие гадости еще натворил Джако? – нервно
воскликнула Хестер. – Теперь все уже кончено.
– Поверьте мне, пожалуйста… речь совсем не о том, что ваш
брат что-то натворил… как раз наоборот, – торопливо заговорил Калгари.
– Не понимаю.
Дверь в дальнем конце комнаты растворилась, появилась
давешняя молодая женщина. Она была в пальто, с папкой для бумаг в руках.
– Я ухожу. Есть еще что-то для меня? – обратилась она к
Эрджайлу.
Эрджайл после некоторого колебания (он вечно колеблется,
подумал Калгари) притянул женщину за руку.
– Садись, Гвенда, – сказал он. – Это, хм… доктор Калгари.
Это мисс Воугхан, которая… – он замялся, – которая вот уже несколько лет
является моим секретарем. – И добавил: – Доктор Калгари хочет рассказать нам…
или спросить нас про Джако…
– Рассказать кое-что, – перебил его Калгари. – А вы, сами
того не понимая, все более усложняете мою задачу.
Оба удивленно на него посмотрели, но во взгляде Гвенды
Воугхан отразилось понимание. Похоже, она заключила с Калгари молчаливый союз,
ободрив его невысказанными словами: «Да… знаю, какие сложности ожидают
Эрджайлов».
Соблазнительная молодая женщина, подумал Калгари, впрочем,
не такая уж и молодая… лет тридцать семь или тридцать восемь. Статная фигура,
черные волосы, такие же глаза, здоровая и энергичная – словом, кровь с молоком.
Кажется, достаточно сведуща и умна.
Эрджайл заметил с налетом холодной учтивости в голосе:
– Не думал усложнять вашу задачу, доктор Калгари.
Определенно, это не входило в мои намерения. И если вы перейдете к сути дела…
– Да, вы правы. Простите мне мое замечание. Но вы и ваша
дочь настойчиво подчеркивали, что все прошло… завершилось… закончилось. Нет, не
закончилось. Кто это сказал: «Ничто и никогда не завершается, пока…»
– «Пока не приходит к благополучному исходу», – подсказала
мисс Воугхан. – Киплинг.
Она ободряюще кивнула, и Калгари был ей за это признателен.
– Перехожу к делу, – продолжил он. – Выслушав меня, вы
поймете мою… мою нерешительность. Более того, мою растерянность. Для начала
несколько слов о себе. Я геофизик, недавно участвовал в одной антарктической
экспедиции. Несколько недель назад возвратился в Англию.
– Это экспедиция Хайеса Бентли? – спросила Гвенда.
Калгари доброжелательно взглянул на нее:
– Да. Экспедиция Хайеса Бентли. Рассказываю вам это, чтобы
объяснить, кто я такой и почему около двух лет ничего не знал о происшедших
событиях.
Гвенда опять поспешила ему на помощь:
– Вы имеете в виду… убийство?
– Да, мисс Воугхан, именно это я имею в виду. – Он обернулся
к Эрджайлу: – Пожалуйста, простите меня, если причиняю вам боль, но необходимо
уточнить некоторые факты и даты. Девятого ноября позапрошлого года примерно в
шесть часов вечера ваш сын Джек Эрджайл (или, по-вашему, Джако) пришел домой,
чтобы поговорить со своей матерью, миссис Эрджайл.
– Да, с моей женой.
– Он сказал ей, что у него затруднения, и потребовал денег.
Такое случалось и раньше…
– Много раз, – с тяжелым вздохом согласился Лео.
– Миссис Эрджайл отказала ему. Он начал браниться, угрожать.
Наконец выскочил опрометью из дома, закричав, что скоро вернется и что ей
придется «изрядно раскошелиться». И еще он сказал: «Ты же не хочешь, чтобы меня
посадили в тюрьму, а?» – и она ответила: «Начинаю думать, тебе было бы невредно
там побывать».
