Мужчина в инвалидной коляске смотрел, как тщательно она
подбирала опавшие лепестки, и криво усмехался.
– Опять хлопочешь, – сказал он. – Каждому свое место, и все
на своих местах.
Эти слова, сопровождавшиеся раздраженным смехом, не смутили,
однако, Мэри Дюрант.
– Люблю аккуратность, – согласилась она. – Знаешь, Фил,
чувствуешь себя скверно, если дом напоминает свинарник.
– Что ж, во всяком случае, я беспорядка не делаю, – произнес
с горечью муж.
Вскоре после свадьбы Филипа Дюранта парализовало. Для Мэри,
которая его обожала, он стал и ребенком и мужем одновременно. Ее властная
любовь временами приводила его в замешательство. Жена никак не хотела понять,
что неуемная заботливость иногда довольно сильно утомляет мужа.
Он торопливо заговорил, видимо, боялся, как бы она опять не
принялась охать и сочувствовать.
– Должен сказать, что новости, которые сообщил твой отец,
требуют разъяснения! Столько времени пролетело! Как тут не нервничать?
– Я едва поняла, о чем идет речь… Это так неправдоподобно.
Сперва я просто не поверила. Если бы такое сказала Хестер, а не отец, я бы
приписала все ее необузданному воображению. Ты ведь знаешь, что представляет
собой Хестер.
Лицо Филипа смягчилось. Он с нежностью произнес:
– Неистовое, страстное существо, ищущее всю жизнь невзгоды и
умеющее их находить.
Мэри пропустила мимо ушей это замечание. Характеры других
людей не интересовали ее.
– Наверное, это все-таки правда? – продолжала она. – Ты не
думаешь, что этот человек просто дал волю своей фантазии?
– Рассеянный ученый? Хорошо бы, если так, – проговорил
Филип, – но, кажется, и Эндрю Маршалл отнесся к вопросу довольно серьезно. А
«Маршалл, Маршалл и Маршалл» весьма солидная адвокатская фирма, да будет тебе
известно.
– Что же все это означает, Фил? – спросила, насупившись,
Мэри Дюрант.
– Это значит, – ответил Филип, – что Джако будет полностью
реабилитирован, если власти сочтут дело доказанным. А о другом, полагаю, и речь
не идет.
– О, как хорошо, – вздохнула Мэри, – как славно.
Филип Дюрант снова рассмеялся горьким, язвительным смехом.
– Полли! – сказал он. – Ты уморишь меня.
Муж иногда называл ее Полли. Это имя абсолютно не
соответствовало ее величественной внешности. Она с удивлением поглядела на
Филипа:
– Не понимаю, что тебя развеселило.
– Ты так изящно выразилась. Словно торговка, расхваливающая
на базаре изделия деревенских недотеп.
– Но это и в самом деле славно! – еще более удивилась Мэри.
– Теперь нет нужды делать вид, что все в порядке, и забывать о случившемся в
нашем доме убийстве.
– Ну, не совсем в нашем.
– Это практически то же самое. Все это нервирует и в высшей
степени удручает, когда за твоей спиной досужие языки перешептываются. Мерзость
какая-то.
– Но ты держишься молодцом, – возразил Филип. – Заморозишь
болтунов ледяным взглядом своих голубых глаз, собьешь с них спесь и заставишь
самих себя устыдиться. Просто удивительно, как тебе удается скрывать свои
эмоции.
– Противно это, крайне неприятно, – сказала Мэри, – но, как
бы то ни было, он умер, и разговорам конец. А теперь… теперь, полагаю, снова
начнут ворошить старое. Устала я.
– Да, – задумчиво протянул Филип. Он вздрогнул, на лице
мелькнула гримаса страдания. Жена подскочила к нему:
– Тебе нездоровится? Подожди. Дай поправлю подушку. Вот так.
Теперь лучше?
– Тебе бы в больнице сиделкой работать.
– Меньше всего хотела бы ухаживать за другими людьми. Только
за тобой.
Это были простые, безыскусные слова, но под ними таилась
глубокая бездна невысказанного чувства.
Зазвонил телефон. Мэри подошла к нему, сняла трубку.
– Это Мики, – пояснила она Филипу. – Да… Мы уже слышали.
Отец звонил… Хм, разумеется… Филип говорит, что, если юристы найдут
доказательства убедительными, все будет хорошо. В самом деле, Мики, не понимаю,
чем ты так огорчен… Не считаю себя идиоткой… Мики, я действительно не думаю,
что ты… Алло! Алло! – Мэри нахмурилась и опустила трубку. – Он не захотел
разговаривать. В самом деле, Филип, я не понимаю Мики.
– Чем именно он тебя огорчил?
– Хм, он будто взбесился. Назвал меня идиоткой, сказал, что
я не задумываюсь о последствиях. К черту! Так и сказал. Но почему? Не понимаю.
– Испугался, наверное, а? – в раздумье произнес Филип.
– Но почему?
– Хм, знаешь, он прав. Последствия неизбежны.
Мэри окончательно растерялась:
– Думаешь, снова всколыхнется интерес к этому делу? Конечно,
я рада, что имя Джако больше не замарано, но тошно делается, когда народ языки
распускает.
– Не в том дело, что соседи скажут. Есть вещи и поважнее.
Полиция заинтересуется, вот!
– Полиция? – всполошилась Мэри. – Им-то что за дело?
– Моя дорогая девочка, подумай, – сказал Филип.
Мэри медленно подошла к нему, присела рядом.
– Понимаешь, преступление оказывается нераскрытым, –
подсказал ей Филип.
– Станут ли они из-за этого беспокоиться? Столько времени
прошло!
– Приятно лелеять иллюзии, – иронически заметил Филип, – но
боюсь, дело дрянь.
– Ведь они сами напутали… возвели на Джако напраслину…
захотят ли начать все снова?
– Они-то, может, и не захотят – но будут обязаны! Закон есть
закон.
– О, Филип, уверена, ты ошибаешься. Поговорят немного, на
этом все и закончится.
– А жизнь наша будет счастливой и безмятежной, – поддразнил
ее Филип.
– Почему бы и нет?
– Не так все просто. – Он покачал головой. – Твой отец прав.
Нужно всем собраться и посоветоваться. И пригласить Маршалла.
– Считаешь, что надо поехать в «Солнечное гнездышко»?
– Да.
– Но мы не можем.
– Почему?
– Это неосуществимо. Ты болен и…
– Я не болен, – раздраженно произнес Филип. – Я достаточно
здоров и крепок. Ноги вот только отказали. А дай мне подходящий транспорт, я и
до Тимбукту доберусь.
