— Могу себе представить, — покачала головой Алёна, — в те времена однополая любовь вообще была чудовищным нонсенсом.
— Да нет, — снова рассыпала хохоток Галина, — однополая ее теперь только стала привлекать, а раньше Ларисса… тогда ее просто Ларкой звали, Лариской, причем с одним «с», без всяких этих древне-греко-римских глупостей! — вполне обычной бабой была. Вечно у нее с мужиками скандалы приключались, с кем-то она сходилась, с кем-то разводилась, ее даже из университета со второго курса выгнали. Правда, отец замял скандал, пристроил ее куда-то доучиться, в химико-технологический, если не ошибаюсь, куда никто не шел, но все у нее было не как у людей, пока она за этого Николая Шестакова, перспективную деревенщину, не вышла. Кстати, он, сколько я помню, тоже из Правобережной родом или откуда-то из тех мест, был инструктором райкома, потом его в горисполком взяли, потом в облисполком… Вырос, короче, как и все, из народа. И все же, по-московски выражаясь, — лимита, из области, многие удивлялись, как это Сахаров Ларку за Николая Шестакова отдал, тем паче за вдовца с двумя детьми, а ее больше никто не брал, потому и выдал, оторву такую. Слишком много вокруг нее мужей и любовников крутилось, слишком много о них болтали, вот и решил отец на чужой роток накинуть платок. Ну что ж, Шестаков оказался мужиком верным, вроде бы они хорошо с Ларисой жили или роль такую играли, не знаю, но скандалы точно кончились. И, наверное, Ларка в самом деле была ему благодарна, потому что, когда Шестаков погиб вместе с младшим сыном, она долго траур носила, а с Микки своего, ну, со старшего парня шестаковского, до сих пор пылинки сдувает, вот и невесту ему нашла, какую-то дурочку деревенскую, чтобы была тише воды и ниже травы, чтоб девица и с хорошей репутацией… Слушайте, а ведь я знаю! — вдруг прервала она саму себя и даже по лбу звонко ладошкой шлепнула. — Как же я сразу не поняла?! Ведь Ларисса Ладку к Евгении приревновала! Ну точно, я вам говорю. К этой, которая «Красным шерлом» заведует.
— Раскрашенная такая? — хмыкнула Алёна. — Не могу поверить. Ларисса в сто раз интереснее, а эту небось год отмывать надо, да еще и неизвестно, что наружу покажется.
— Точно, точно! — залилась смехом Галина. — Евгения так красится всегда, словно у нее не физиономия, а палитра, ну, знаете, как у художников. Вообще-то для меня новость, что она тоже… эта… я, честно говоря, думала, у нее роман с одним парнем. Кстати, Евгением его зовут, они тезки, он модный скандальный художник, я его в «Красном шерле» не раз видела, правда, рядом их не наблюдала, может, он просто так туда ходит, камушки посмотреть…
В это мгновение прозвенел мобильный Алёны, извещая о приходе нового сообщения, и она мигом забыла и о Галине, и о Лариссе, и о скандальном происшествии, и вообще обо всем на свете, потому что мигом догадалась, от кого это послание. Ужасно захотелось прочесть его немедленно, и в то же время страшновато было.
— А вот и ваш «Спар», — сказала Галина, явно огорченная тем, что интересный разговор закончился. — Приехали. Спасибо за компанию, до завтра.
— Спасибо вам… а почему до завтра? — непонимающе взглянула Алёна.
— Ну как же? — изумилась Галина. — Завтра же шоу-перешоу, на котором мы должны наши фигуры демонстрировать… в смысле, платья на фигурах. Забыли? Или раздумали приходить? Тогда надо Людмиле позвонить, но у нее точно разрыв сердца будет, где сейчас другую модель искать?
— Нет, что вы, — забормотала Алёна, выбираясь из машины. — Я, конечно, приду… я не забыла, приду, все это страшно интересно… до завтра!
На самом деле ей ничего не было интересно, кроме пришедшего сообщения.
Ну вот, теперь она одна, можно его прочитать.
А зачем? Алёна ведь доподлинно знает не только от кого оно, но и о чем. Можно представить, что там написал получивший отставку оскорбленный молчел… Зачем ловить негатив? Его и так в жизни предостаточно. И у Алёны Дмитриевой, Елены Ярушкиной то есть, имеется масса дел, которые нужно решать, а не загружаться всякой мелочью вроде расставаний с любовником. Да имя им — легион, их столько было и будет еще, этих любовников и разлук…
«Не о любовниках надо думать, а о своих проблемах, которых выше крыши. К тебе ментура руки тянет, — укоризненно подумала Алёна жуткой фразой, вычитанной в каком-то детективе (ну да, хоть чукча не читатель — чукча писатель, с нашей чукчей все же случалось такое, она читала и других авторов, кроме себя… например, Дика Френсиса обожала и Себастьяна Жапризо, но эта фраза, конечно, не принадлежала ни тому, ни другому!), — а ты — любофф, любофф… Вот не стану читать Дракончегову эсэмэску, нарочно не стану! Буду волю воспитывать. На чем это я остановилась… расследование мое… да, оно зашло в тупик. На шоу-перешоу я схожу, конечно, назвался, так сказать, груздем… в самом деле, вдруг что-то там высмотрю интересное? Но все равно нужно искать Смешарина или хотя бы подходы к нему. В милиции не скажут, это ясно. Отец наш дон Рэба, в смысле, Лев Иваныч Муравьев, невесть когда вернется, опять же, его спросить неловко, у султана не просят мешочек риса, Лев Иваныч мне еще пригодится, если меня все же повлекут под белы рученьки в КПЗ, или куда там обычно влекут? У кого же спрашивать о Смешарине? Батюшки… а об Инке-то я и забыла!»
Алёна даже покраснела, так ей стало стыдно. И в самом деле! Была у нее когда-то задушевная подруга Инна Тюленина, адвокатесса. Как можно было о ней забыть?
Она, не сходя с места, достала телефон и, не обращая внимания — в смысле, усилием води заставив себя не обращать внимания на строчку на дисплее: «Новое сообщение (1)», — нашла в «Контактах» телефон Инны.
Трубку долго не брали, потом раздалось холодноватое Иннино:
— Да, слушаю.
— Привет, Иннуль! — радостно вскричала Алёна. — Как жизнь?
— Батюшки… — протянула Инна. — Кого я слышу… Твой номер у меня не определился — наверное, мой телефончик тебя уже забыл. Спасибо, у меня все отлично, а ты как?
— Да и я все так же — пишу и танцую, — усмехнулась Алёна. Писание было средством зарабатывать на жизнь, танцы, вернее, аргентинское танго, — самым большим увлечением. — Что мне сделается! Ленька как?
— Нормально, — сухо проинформировала Инна. Именно проинформировала — не ответила. — У тебя ко мне дело?
— Слушай, извини, я, наверное, не вовремя, — с раскаянием пробормотала Алёна. — Даже не спросила, удобно ли тебе говорить… Может, я попозже перезвоню, потому что у меня вопрос такой… деликатный…
— Мне вполне удобно говорить, — с холодным смешком сказала Инна. — И я ничуть не сомневалась, что ты звонишь по какому-нибудь деликатному вопросу. Проще говоря, тебе нужна информация. Других поводов у тебя давным-давно не было. Только дело. Больше ничего для тебя в жизни не существует. Только твои дела в твоей жизни.
Алёна прикусила губу. Все правда, так оно и есть! Когда она вообще в последний раз звонила Инне, по делу или без дела? И впрямь — давно… Ну очень, очень дружила Алёна и с ней, и с ее мужем Леонидом. А потом дружба как-то… сошла на нет. Расставшись с Игорем, Алёна лечилась одиночеством — не столько физическим: именно тогда она стала «коллекционировать» молодых красавцев! — сколько социальным и душевным. Ей, как и всякому мало-мальски уважающему себя Дракону, нужно было полетать в высях поднебесных, поглядеть на суету мирскую свысока, чтобы успокоиться. Это она и называла одиночеством. И вот, пока она там витала, в заоблачных высях врачуя свое разбитое сердце и раненую душу, она ни с кем не общалась. Тюленины звонили ей не раз, звали к себе, Инна пыталась с ней поговорить, но Алёна в ту пору никого не хотела подпускать к себе. И вот вам результат. Теперь Инна не хочет ее к себе подпускать!
