— Видишь что-то, что тебе нравится? — низкий, дразнящий голос Трента меня испугал, и я подпрыгнула.
Усмехнувшись, я подняла глаза и увидела сексуальную, кривую улыбку. Его настроение снова переключилось на игривое.
— Не сказала бы, — прошептала я, но щеки покраснели, выдавая меня.
Он приложил руку к моему лицу.
— Ты часто краснеешь. Никогда бы не сказал, что ты из стесняшек. — После паузы он предложил: — Вперед. Мне нечего скрывать.
Я ощутила, как у меня изогнулась бровь.
— Карт-бланш?
Он протянул другую руку, чтобы устроить ее себе под голову.
— Как я сказал...
Я решила, что Трент не сильно-то понимает значение слов «двигаться медленно», но не собиралась с ним спорить.
— Хорошо. — Меня осенила идея. Точнее, любопытство. — Перевернись.
Его глаза слегка прищурились, но он сделал мне одолжение, плавно перевернувшись так, чтобы я могла восхититься рельефностью его спины, его сильными, широкими плечами и небольшим участком кожи, покрытым шрифтом, который тянулся от лопатки к лопатке.
Я мягко провела по нему пальцем, отчего его кожа покрылась мурашками.
— Что это значит?
Он начал отвечать, но затем остановился, словно не решался мне сказать, отчего я захотела узнать это раз в сто сильнее. Я тихо ждала, водя ногтем вперед и назад.
—
Ignoscentia. Это латынь, — наконец, прошептал он.
— Что это значит?
— Почему у тебя пять воронов на ноге? — бросил он в ответ, в его голосе я заметила редкий намек на раздражение.
«Черт побери». Конечно, он бы спросил. Я бы сделала то же самое, будь я на его месте. Я прикусила нижнюю губу, взвешивая варианты. Я снова оставлю его вопрос без ответа или дам немного информации, чтобы получить немного в ответ? Мой интерес к Тренту перевесил необходимость все скрывать.
— Они олицетворяют всех важных людей в моей жизни, которых я потеряла, — наконец, прошептала я, надеясь, что он не спросит их имена.
Я не хотела называть последнее, олицетворяющее меня.
Я услышала его резкий вздох.
— Прощение.
— Что?
Это слово будто ударило меня в грудь. От одного только его звучания, такого невозможного, меня начинало тошнить. Сколько раз психологи подталкивали меня к прощению тех парней за убийство моей семьи?
— Моя татуировка. Вот что там написано.
— О, — я медленно вздохнула, сжав руки в кулаки, чтобы удержать их от дрожи. — Почему у тебя на спине это слово?
Трент перевернулся и долгое время смотрел на меня с мрачным выражением лица, его глаза были полны печали. Когда он ответил, его голос стал хриплым.
— Потому что прощение обладает силой исцеления.
«Если бы только это было правдой, Трент». Я очень пыталась удержаться от нахмуривания. Интересно, насколько разным должно быть наше прошлое, чтобы у него была татуировка, поддерживающая прощение, в то время как моя, символизирует ту самую причину, из-за которой я не могу простить.
Последовала очередная длительная пауза, и затем хитрая улыбка Трента вернулась, а его руки снова расположились под головой.
— Время-то идет...
Я стряхнула серьезность. Я оперлась на колени, чтобы лучше видеть, мой взгляд скользил по его губам, линии челюсти, кадыку. Он неспешно спустился по его груди, и я наклонилась, приоткрыв губы около его соска. Я услышала, как сбилось его дыхание, и была уверена, что он чувствует мое дыхание на своей коже. Я отпрянула, продолжая скользить взглядом вниз, один раз проверив, следит ли он за мной. О, определенно.
Нервный приступ шевельнулся где-то в моем животе, и на секунду я сосредоточилась на ощущении, чтобы осознать, что я это ощущение обожаю. Благодаря ему я чувствую себя живой. И я решила, что хочу большего, нежели ощущения нервозности, так что я подтолкнула его, заставив возрасти, когда потянулась и коснулась резинки трусов Трента указательным пальцем. Не сложно было увидеть, что он возбужден. Я согнула палец, сунув его под резинку...
И в долю секунды обнаружила себя на спине, с обеими руками, заведенными за голову, и запястьями, прижатыми одной сильной рукой Трента. Он возвышался надо мной, перенеся весь свой вес на одну руку, и ухмылялся.
— Мой черёд.
— Я еще не закончила, — я притворно надула губы.
Он усмехнулся.
— Вот что я тебе скажу…если ты продержишься пять минут с тем же самым уровнем исследования твоего тела, то есть, совсем не двигаясь, я позволю тебе закончить.
Я щелкнула языком, но внутри я кричала.
— Пять минут. Да легко.
Трент склонил голову, его выгнутая бровь говорила мне, что он видит насквозь мою притворную наружность, до самой тающей сентиментальщины под ней.
— Уверена, что выдержишь?
— А ты? — спросила я, изгибая рот, чтобы побороть глупую, нервную улыбку, которая готова была появиться во всей красе.
Одних только этих полыхающих желанием синих глаз, всматривающихся в мое лицо, было достаточно, чтобы разоблачить меня.
— А что, если я проиграю? — Я поняла, что это может сыграть мне на руку в любом случае.
В его глазах мелькнула грусть, и я ощутила изменения в воздухе.
— Если ты проиграешь, то согласишься поговорить с кем-нибудь об аварии.
«Сексуальный шантаж». Вот что таил Трент. Он нарушает свое правило «двигаться медленно» в надежде заставить меня говорить. В ответ я заскрежетала зубами. Да черта с два я на это соглашусь.
— У тебя природный талант в разрушении настроения, — выдавила я, изгибаясь под ним.
Но он крепко меня схватил. Он наклонился ближе, его губы касались моих, когда он упрашивал:
— Пожалуйста, Кейси?
Я закрыла глаза, пытаясь не дать этому прекрасному лицу меня пленить. «Слишком поздно».
— Только если я проиграю, правильно?
— Правильно, — прошептал он.
Та моя сторона, которая любит соревноваться, ответила за меня раньше, чем я смогла обдумать все.
— Справедливо.
«Я. Не. Проиграю».
Я увидела, как на красивом лице Трента растянулась широкая улыбка, и мое тело напряглось.
— Ты будешь честно играть, да?
— Да. На сто процентов честно.
В его взгляде виднелась дразнящая мрачность, и я поняла, что попала. Я следила, как он сел, отклонившись, возвышаясь надо мной на постели, и взгляд его синих глаз покинул мое лицо, чтобы скользнуть по всей длине тела, нисколько, очевидно, не торопясь.
— Это еще нечестно, — прошептал он.
