— Но мы живем в век больших скоростей! И потом дело не в
скорости, а в наших отвратительных дорогах. На них толком не разгонишься. — Он
поискал глазами свой бокал, подошел к столику с напитками, налил себе еще виски
с содовой. — Во всяком случае, моей вины тут не было. Это просто несчастный
случай, — бросил он через плечо.
Дворецкий Роджерс, ломая руки, то и дело облизывал
пересохшие губы.
— С вашего позволения, господа, мне бы тоже хотелось кое-что
добавить, — сказал он почтительно.
— Валяйте, — сказал Ломбард.
Роджерс откашлялся, еще раз провел языком по губам:
— Тут упоминалось обо мне и миссис Роджерс. Ну и о мисс
Брейди. Во всем этом нет ни слова правды. Мы с женой были с мисс Брейди, пока
она не отдала Богу душу. Она всегда была хворая, вечно недомогала. В ту ночь,
сэр, когда у нее начался приступ, разыгралась настоящая буря. Телефон не
работал, и мы не могли позвать доктора. Я пошел за ним пешком. Но врач подоспел
слишком поздно. Мы сделали все, чтобы ее спасти, сэр. Мы ее любили, это все
кругом знали. Никто о нас худого слова не мог сказать. Святой истинный крест.
Ломбард задумчиво посмотрел на дворецкого — дергающиеся
пересохшие губы, испуганные глаза. Вспомнил, как тот уронил поднос. Подумал:
«Верится с трудом», — но вслух ничего не сказал.
— А после ее смерти вы, конечно, получили маленькое
наследство? — спросил Блор нагло, нахраписто, как и подобает бывшему
полицейскому.
— Мисс Брейди оставила нам наследство в награду за верную
службу. А почему бы и нет, хотел бы я знать? — вспылил Роджерс.
— А что вы скажете, мистер Блор? — спросил Ломбард.
— Я?
— Ваше имя числилось в списке.
Блор побагровел.
— Вы имеете в виду дело Ландора? Это дело об ограблении
Лондонского коммерческого банка.
— Ну как же, помню, помню, хоть я и не участвовал в этом
процессе, — зашевелился в кресле судья Уоргрейв. — Ландора осудили на основании
ваших показаний, Блор.
Вы тогда служили в полиции и занимались этим делом.
— Верно, — согласился Блор.
— Ландора приговорили к пожизненной каторге, и он умер в
Дартмуре через год. Он был слабого здоровья.
— Ландор был преступник, — сказал Блор. — Ночного сторожа
ухлопал он — это доказано.
— Если я не ошибаюсь, вы получили благодарность за умелое
ведение дела, — процедил Уоргрейв.
— И даже повышение, — огрызнулся Блор. И добавил неожиданно
севшим голосом: — Я только выполнил свой долг.
— Однако какая подобралась компания! — расхохотался Ломбард.
— Все, как один, законопослушные, верные своему долгу граждане. За исключением
меня, конечно. Ну, а вы, доктор, что нам скажете вы? Нашалили по врачебной
части? Запрещенная операция? Не так ли?
Эмили Брент метнула на Ломбарда презрительный взгляд и
отодвинулась подальше от него.
Доктор Армстронг отлично владел собой — он только добродушно
покачал головой.
— Признаюсь, я в полном замешательстве, — сказал он, — имя
моей жертвы ни о чем мне не говорит. Как там ее называли: Клис? Клоуз? Не помню
пациентки с такой фамилией, да и вообще не помню, чтобы кто-нибудь из моих
пациентов умер по моей вине. Правда, дело давнее. Может быть, речь идет о
какой-нибудь операции в больнице? Многие больные обращаются к нам слишком
поздно. А когда пациент умирает, их родные обвиняют хирурга.
Он вздохнул и покачал головой.
«Я был пьян, — думал он, — мертвецки пьян… Оперировал
спьяну. Нервы ни к черту, руки трясутся. Конечно, я убил ее. Бедняге — она была
уже на возрасте — ужасно не повезло: сделать эту операцию — пара пустяков. В
трезвом виде, конечно. Хорошо еще, что существует такая вещь, как
профессиональная тайна. Сестра знала, но держала язык за зубами. Меня тогда
сильно тряхануло. И я сразу взял себя в руки. Но кто мог это раскопать — после
стольких лет?»
В комнате опять наступило молчание. Все — кто прямо, кто
исподтишка — глядели на мисс Брент. Прошла одна минута, другая, прежде чем она
заметила нацеленные на нее взгляды. Брови се взлетели, узкий лобик пошел
морщинами.
— Вы ждете моих признаний? — сказала она. — Но мне нечего
сказать. — Решительно нечего? — переспросил судья. — Да, нечего, — поджала губы
старая дева. Судья провел рукой по лицу.
— Вы откладываете свою защиту? — вежливо осведомился он.
— Ни о какой защите не может быть и речи, — отрезала мисс
Брент. — Я всегда следовала велению своей совести. Мне не в чем себя упрекнуть.
Ее слова были встречены неодобрительно. Однако Эмили Брент
была не из тех, кто боится общественного мнения. Ее убеждений никто не мог
поколебать.
Судья откашлялся.
— Ну что ж, на этом расследование придется прекратить. А
теперь, Роджерс, скажите, кто еще находится на острове, кроме вас и вашей жены?
— Здесь никого больше нет, сэр.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно.
— Мне не вполне ясно, — сказал Уоргрейв, — зачем нашему
анонимному хозяину понадобилось собрать нас здесь. По-моему, этот человек, кто
бы он ни был, не может считаться нормальным в общепринятом смысле этого слова.
Более того, он представляется мне опасным. Помоему, нам лучше всего как можно
скорее уехать отсюда. Я предлагаю уехать сегодня же вечером.
— Прошу прощения, сэр, — прервал его Роджерс, — но на
острове нет лодки.
— Ни одной?
— Да, сэр.
— А как же вы сообщаетесь с берегом?
— Каждое утро, сэр, приезжает Фред Нарракотт. Он привозит
хлеб, молоко, почту и передает заказы нашим поставщикам.
— В таком случае, — сказал судья, — нам следует уехать
завтра, едва появится Нарракотт со свой лодкой.
Все согласились, против был один Марстон.
— Я не могу удрать, — сказал он. — Как-никак я спортсмен. Я
не могу уехать, не разгадав эту тайну. Захватывающая история — не хуже
детективного романа.
— В мои годы, — кисло сказал судья, — такие тайны уже не
очень захватывают.
Антони ухмыльнулся.
— Вы, юристы, смотрите на преступления с
узкопрофессиональной точки зрения. А я люблю преступления и пью за них! — Он
опрокинул бокал. Очевидно, виски попало ему не в то горло. Антони поперхнулся.
Лицо его исказилось, налилось кровью. Он хватал ртом воздух, потом соскользнул
с кресла, рука его разжалась, бокал покатился по ковру.
