— Посудите сами, чем он рисковал? — перебила его Вера. — Он
— единственный медик среди нас. Что ему стоит сказать, будто генерала убили час
назад? Ведь никто из нас не может его опровергнуть.
Филипп задумчиво поглядел на нее.
— Умная мысль, — сказал он. — Интересно…
— Кто это, мистер Блор? Вот что я хочу знать. Кто это может
быть? — Лицо Роджерса дергалось. Руки нервно теребили кожаный лоскут — он
чистил столовое серебро.
— Вот в чем вопрос, приятель, — сказал отставной инспектор.
— Мистер Уоргрейв говорит, что это кто-то из нас. Так вот
кто, сэр? Вот что я хочу знать. Кто этот оборотень?
— Мы все хотим это узнать, — сказал Блор.
— Но вы о чем-то догадываетесь, мистер Блор. Я не ошибся?
— Может, я о чем и догадываюсь, — сказал Блор. — Но одно
дело догадываться, другое — знать. Что если я попал пальцем в небо? Скажу
только: у этого человека должны быть железные нервы.
Роджерс утер пот со лба.
— Кошмар, вот что это такое, — хрипло сказа он.
— А у вас есть какие-нибудь догадки, Роджерс? —
поинтересовался Блор.
Дворецкий покачал головой:
— Я ничего не понимаю, сэр, — севшим голосом сказал он. —
Совсем ничего. И это-то меня и пугает пуще всего.
— Нам необходимо выбраться отсюда! Необходимо! — выкрикивал
доктор Армстронг. — Во что бы то ни стало!
Судья Уоргрейв задумчиво выглянул из окна курительной,
поиграл шнурочком пенсне и сказал:
— Я, конечно, не претендую на роль синоптика, и тем не менее
рискну предсказать: в ближайшие сутки — а если ветер не утихнет, одними сутками
дело не обойдется — даже если бы на материке и знали о нашем положении, лодка
не придет.
Армстронг уронил голову на руки.
— А тем временем всех нас перебьют прямо в постелях! —
простонал он.
— Надеюсь, нет, — сказал судья. — Я намереваюсь принять все
меры предосторожности.
Армстронг неожиданно подумал, что старики сильнее цепляются
за жизнь, чем люди молодые. Он не раз удивлялся этому за свою долгую врачебную
практику. Вот он, например, моложе судьи, по меньшей мере, лет на двадцать, а
насколько слабее у него воля к жизни.
А судья Уоргрейв думал: «Перебьют в постелях! Все доктора
одинаковы — думают штампами. И этот тоже глуп».
— Не забывайте, троих уже убили.
— Все так. Но вы, в свою очередь, не забывайте: они не
знали, что их жизнь в опасности. А мы знаем.
Армстронг с горечью сказал:
— Что мы можем сделать? Раньше или позже…
— Я думаю, — сказал судья Уоргрейв, — кое-что мы все же
можем.
— Ведь мы даже не знаем, кто убийца, — возразил Армстронг.
Судья потрогал подбородок.
— Я бы этого не сказал, — пробормотал он.
— Уж не хотите ли вы сказать, что догадались? — уставился на
него Армстронг.
— Я признаю, что у меня нет настоящих доказательств, —
уклончиво ответил судья, — таких, которые требуются в суде. Но, когда я вновь
перебираю факты, мне кажется, что все нити сходятся к одному человеку.
Армстронг снова уставился на судью.
— Ничего не понимаю, — сказал он.
Мисс Брент — она была в своей спальне наверху — взяла Библию
и села у окна. Открыла Библию, но после недолгих колебаний отложила ее и
подошла к туалетному столику. Вынула из ящика записную книжку в черной обложке
и написала:
Случилось нечто ужасное. Погиб генерал Макартур. (Его
двоюродный брат женат на Элси Макферсон). Нет никаких сомнений в том, что его
убили. После ленча судья произнес замечательную речь. Он убежден, что убийца —
один из нас. Значит, один из нас одержим диаволом. Я давно это подозревала. Но
кто это? Теперь все задаются этим вопросом. И только я знаю, что…
Несколько секунд она сидела, не двигаясь, глаза ее
потускнели, затуманились. Карандаш в ее руке заходил ходуном. Огромными
каракулями она вывела: …убийцу зовут Беатриса Тейлор…
Глаза ее закрылись. Но тут же она вздрогнула и проснулась.
Посмотрела на записную книжку и, сердито вскрикнув, пробежала кривые каракули
последней фразы.
«Неужели это я написала? — прошептала она. — Я наверное,
схожу с ума».
Шторм крепчал. Ветер выл, хлестал по стенам дома. Все
собрались в гостиной. Сидели, сбившись в кучку, молчали. Исподтишка следили
друг за другом. Когда Роджерс вошел с подносом, гости буквально подскочили.
— Вы позволите задернуть занавески? — спросил Роджерс. — Так
здесь будет поуютней.
Получив разрешение, он задернул занавески и включил свет. В
комнате и впрямь стало уютней. Гости повеселели; ну, конечно же, завтра шторм
утихнет… придет лодка…
Вера Клейторн сказала:
— Вы разольете чай, мисс Брент?
— Нет, нет, разлейте вы, милочка. Чайник такой тяжелый. И
потом я очень огорчена — я потеряла два мотка серой шерсти. Экая досада.
Вера перешла к столу. Раздалось бодрое позвякиванье ложек,
звон фарфора. Безумие прошло.
Чай! Благословенный привычный ежедневный чай! Филипп Ломбард
пошутил. Блор засмеялся. Доктор Армстронг рассказал забавный случай из
практики. Судья Уоргрейв — обычно он не пил чая — с удовольствием отхлебывал
ароматную жидкость.
Эту умиротворенную обстановку нарушил приход Роджерса. Лицо
у дворецкого было расстроенное.
— Простите, — сказал он, ни к кому не обращаясь, — но вы не
знаете, куда девался занавес из ванной комнаты?
Ломбард вскинул голову:
— Занавес? Что это значит, Роджерс?
— Он исчез, сэр, ну прямо испарился. Я убирал ванные, и в
одной убор… то есть ванной, занавеса не оказалось.
— А сегодня утром он был на месте? — спросил судья.
— Да, сэр.
— Какой он из себя? — осведомился Блор.
— Из прорезиненного шелка, сэр, алого цвета. В тон алому
кафелю.
— И он пропал? — спросил Ломбард.
— Пропал.
— Да ладно. Что тут такого? — ляпнул Блор. — Смысла тут нет,
но его тут и вообще нет. Убить занавесом нельзя, так что забудем о нем, сир, —
сказал Роджерс.
