Она едва не фыркнула от обиды, когда он вдруг прервал поцелуй и резко выпрямился.
— Надо спешить, — сказал он. — Скоро рассвет, а до моей хижины еще не близко.
— Хижины? Такой же, как этот гараж?
— Увидишь. — Он взошел на борт катамарана и завел мотор.
Саншайн заняла пассажирское сиденье и пристегнулась. Едва она была готова, Тейлон рванул с места и вывел катамаран из дока в таинственную мглу. Они мчались по ночному болоту с ревом, от которого закладывало уши.
Вокруг стояла непроглядная тьма. Саншайн, как ни вглядывалась, не могла различить даже собственных рук.
Как Тейлону удается вести катамаран в такой темени? В любую минуту они могут наткнуться на какой-нибудь пень или на поваленное дерево!
Но Тейлон выбирал дорогу легко, словно ясным днем, не колеблясь и не снижая скорости.
Через несколько минут ее глаза привыкли к темноте: она начала различать очертания деревьев и островков суши. Но все-таки по большей части не было видно ничего — только туман и какие-то тени, плывущие в воде или соскальзывающие с берега в воду.
Крупные. И, должно быть, зубастые.
Наконец, после долгого пути, катамаран остановился перед островком, где располагалась хижина Тейлона. Это и в самом деле была хижина — деревянная, низенькая, покосившаяся, от крыши до порога обросшая испанским мхом
[21]
.
Тейлон остановил катамаран у деревянного причала и помог Саншайн выйти. Взявшись за руки, они прошли по дощатому настилу к дому... и вдруг Саншайн замерла как вкопанная, заметив у двери двух крупных аллигаторов.
Она завизжала от ужаса.
— Тихо, тихо, — рассмеявшись, успокоил ее Тейлон. — Бояться нечего.
А затем, к ее крайнему изумлению, присел и погладил по голове того крокодила, что был побольше.
— Привет, Бет! Как дела?
Крокодилица открыла пасть и что-то прошипела в ответ.
— Знаю, девочка. Извини, забыл.
— Боже мой? Ты что, доктор Айболит?
Он снова рассмеялся:
— Нет. Просто этих двоих я подобрал в болоте еще совсем маленькими и вырастил. Мы с ними — одна семья. Живем вместе уже так долга, что иногда кажется, я читаю их мысли.
Хм. В ее фамильном древе крокодилы тоже имеются — только двуногие.
Зубастая Бет подползла поближе и уставилась на Саншайн, словно на фирменный десерт в крокодильем кафе.
— По-моему, я ей не нравлюсь, — нервно заметила Саншайн.
— Бет, Саншайн — моя гостья. Веди себя прилично.
Крокодилица взмахнула хвостом и нырнула с причала в темную болотную воду. Второй крокодил, щелкнув челюстями, последовал за своей подругой.
Тейлон открыл дверь и зажег свет. Саншайн не без робости последовала за ним, гадая, не увидит ли перед собой копию квартиры своего отца.
Или, быть может, внутри ее поджидает что-нибудь похуже аллигаторов? Например, гигантская анаконда, которой Тейлон собирается ее скормить?
Она остановилась на пороге.
Внутри «хижина» оказалась намного больше, чем выглядела снаружи, и тем не менее вся она состояла фактически из одной комнаты. Угол слева был выгорожен под кухню; дверь справа вела, по-видимому, в ванную. Первое, что бросилось ей в глаза, — три больших стола, уставленных компьютерами и другой электронной техникой. Второе — огромный черный диван-матрас на полу в дальнем конце комнаты. Слава богу, в комнате чисто и прибрано! Приятно убедиться, что не все мужчины такие свинтусы, как ее старший брат.
— Интересное у тебя жилище, Тейлон. Мне нравится.
Он фыркнул:
— И это я слышу от женщины, которая сама живет в розовом раю?
— Нет, в самом деле, здесь очень мило. Вот только, по-моему, мрачновато. Эти голые черные стены тебя не угнетают?
Он пожал плечами.
— Да нет. Я об этом как-то не думаю.
— Не хочу показаться бестактной, но, кажется, с тобой это часто случается.
— Что?
— Что ты о чем-то не думаешь. Ты из тех, кто живет одним днем, верно? Никаких мыслей о прошлом или о том, что будет завтра. Никаких планов дальше чем на ближайший час.
Тейлон бросил ключи на ближайший стол. Да, она попала в точку! Одна из неприятных сторон бессмертия — исчезновение жизненных целей. Зачем живет Темный Охотник? Чтобы встать вечером, поохотиться на даймонов, а к утру возвратиться домой. Вот и все.
Темный Охотник никогда не раздумывает о будущем. Будущее само настигает его.
Что же до прошлого...
Нет, об этом и думать не стоит. Впускать в свои мысли прошлое — значит, пробуждать воспоминания, которые он предпочел бы похоронить навеки.
Он перевел взгляд на Саншайн. Темно-карие глаза, страстно устремленные на него, горят энергией и жаждой действия. Вся она светится любовью к жизни — этим девушка его и пленила. Каково жить так, как живет она? Ждать будущего, строить планы, мечтать?
— А ты, кажется, о будущем думаешь очень много, — тихо произнес он.
— Конечно.
— И что ты там, в будущем, видишь?
Она сбросила рюкзак и положила его у стола.
— Много чего. Иногда мечтаю о том, что мои картины будут выставляться у Гуггенхайма или в Метрополитене.
— А о том, чтобы иметь семью?
— Об этом все мечтают.
— Нет, не все.
Она нахмурилась.
— Неужели тебе этого совсем не хочется?
Тейлон молчал. Ему вспоминалось лицо жены; вспоминались долгие ночи, когда она безмятежно спала с ним рядом, — а он лежал без сна, положив руку на ее выпуклый живот, где шевелился во сне их нерожденный сын.
Он вспоминал, о чем мечтал тогда.
Глядя в глаза Ниньи, он смотрел в свое будущее. И видел там — их двоих, овеянных мудростью лет, согретых теплом семейного очага, в окружении детей и внуков.
И что же? Одной глупостью, одним опрометчивым шагом он проклял и ее и себя — и разрушил все мечты, которые их связывали.
Все надежды.
Тейлон вздрогнул от острой, почти физической боли, когтями вцепившейся в грудь.
— Нет, — прошептал он сквозь внезапный ком в горле. — Это не для меня.
Саншайн нахмурилась, озадаченная внезапным унынием в его голосе. Тейлон поспешно откашлялся.
Почему ее вопрос, самый простой и обычный, так его расстроил?
Пока Саншайн распаковывала сумку и раскладывала по комнате свои пожитки, зазвонил телефон. Тейлон снял трубку.
