Он обошел ее и встал у нее за спиной. — А дальше?
— В комнате темно. Он подходит ко мне сзади, привлекает к себе. Он берет меня сзади, но я не вижу его лица. Ничего не вижу — только чувствую...
Тейлон подошел к стене и выключил свет.
Оказавшись в полной темноте, Саншайн вздрогнула.
— Тейлон!
— Тише! — его глубокий голос со странным акцентом обволакивал ее, словно морской прибой.
А в следующий миг она ощутила на себе его руки. Лишенная зрения, Саншайн вся превратилась в осязание и слух. По его движениям, по шороху кожи и ткани она поняла, что он сбрасывает куртку и рубашку. Затем он привлек ее к себе сзади, положил руки ей на грудь, легонько укусил за спину у основания шеи.
Саншайн мечтала об этом много лет, но впервые ее фантазия стала явью. Прежде, в мечтах, она не видела лица своего полночного любовника. Теперь воображала лицо Тейлона, представляла, как выглядит его рука, нежно гладящая ее между ног.
Послышался шорох молнии на брюках. Жар его тела согрел Саншайн; склонившись к ней, он шептал что-то на неведомом языке, — и шепот этот звучал для нее слаще и соблазнительнее самой прекрасной музыки.
А в следующий миг он уже был в ней, твердый и жаркий. Саншайн со стоном выгнула спину и прижалась к нему — а он входил в нее снова и снова.
Погрузив руки в ее волосы, он жадно целовал ее шею и плечи.
Прикосновение его обжигало, как огонь.
Он подтолкнул ее, заставив наклониться.
Саншайн ахнула, ощутив, как он входит в нее еще глубже прежнего. Он вонзался в нее с неистовой силой, и от его движений по ее телу расходились волны наслаждения. Саншайн с удивлением услышала собственные стоны и вскрикивания в такт его ритму.
Тейлон стиснул зубы. Он чувствовал, как тела их сливаются воедино, почти становясь одним существом. Как немыслимо прекрасна Саншайн внутри — горячая, влажная, шелковистая! Быть может, это безумие, но сейчас, с каждым толчком, ему казалось, что к нему возвращается утраченная душа.
— Кончи для меня, Саншайн! — прошептал он на своем родном языке. А затем, вспомнив, что она не знает гэльского, перевел свою просьбу на английский.
— О, Тейлон! — В голосе ее звучало наслаждение и боль — и горячее, испепеляющее желание.
Чувствуя, что она на пороге кульминации, и желая ей помочь, Тейлон опустил руку и принялся в такт своим рывкам поглаживать ее клитор.
Почти мгновенно она вскрикнула, забилась в его руках, — и в следующую секунду сам он вместе с ней взлетел к вершинам божественного наслаждения.
Оба они тяжело дышали, обливаясь потом. Он тихо смеялся ей на ухо, благодарный за то, что в кои-то веки ему не надо прятать клыки.
Во тьме она их не увидит.
Но он видел ее, как днем, — всю, даже ее полночно-черные косы. Чувствовал ее запах — сладкий запах женщины, только что пережившей минуты блаженства. Ощущал ее горячее, влажное, податливое тело.
Он поднял ее на руки и, сев в кресло, усадил к себе на колени. Сейчас им обоим нужно было отдохнуть.
Она прильнула к нему, обвила рукой его шею. Тейлон покрывал поцелуями ее лицо, шею, плечи.
Никогда еще Саншайн не испытывала такого наслаждения любовью.
Разумеется, ей не раз случалось заниматься сексом, и бывший муж ее в постели бывал очень неплох, но ни разу в жизни никого она не желала так, как Тейлона.
Вот и сейчас ей мечталось лишь об одном — сидеть у него коленях вечно.
Она удовлетворенно вздохнула.
— Тейлон, неужели ты такое творишь со всеми своими женщинами?
— Нет, — прошептал он ей на ухо. — И ни одну женщину я никогда не приводил к себе домой. Ты — особый случай.
— Правда?
— Абсолютно. А ты? Ты любого встреченного парня приводишь к себе домой?
Она откинулась назад, стараясь разглядеть во тьме его лицо.
— Нет. Клянусь тебе, ты для меня — тоже особый случай.
Он нежно поцеловал ее.
Долго еще они сидели молча, прижавшись друг к другу, в предрассветной тиши.
Саншайн не совсем понимала своих чувств в отношении Тейлона. Она хотела бы сидеть вот так, прильнув к нему, вечно, но в то же время ясно понимала, какой дурой надо быть, чтобы мечтать о вечном блаженстве с едва знакомым человеком.
Да, на нем отлично сидят кожаные штаны, он потрясает ее до кончиков ногтей каждым своим прикосновением... но что дальше? Не окажется ли он таким же, как все прочие ее кавалеры?
Эгоистом? Собственником? Человеком, который ее не принимает, не понимает — и не желает понять?
Ответа на этот вопрос Саншайн не знала.
И не факт, что ей хотелось его узнать.
Девушка зевнула. Ночь выдалась долгая и утомительная — и физически, и морально.
Единственное, чего ей хотелось, — свернуться клубочком, уткнувшись в его сильное мускулистое тело, и заснуть.
Но Тейлона вдруг охватила тревога. Когда он предложил Саншайн поехать к нему, — казалось, лучшего решения и вообразить невозможно; лишь теперь он сообразил, что это означает. Спать с ней в одной постели.
Так близко к себе он подпускал лишь одного человека — жену. Конечно, не раз случалось, что после бурного секса Тейлон и его случайные подруги ненадолго задремывали на одной кровати, — но это совсем другое.
Вместе с Саншайн он проведет целый день. Под одним одеялом. Сплетясь телами...
Она снова зевнула.
— Я сейчас.
Тейлон включил для нее свет и молча наблюдал, как она натягивает извлеченную из сумки футболку и направляется в ванную.
Она скрылась за дверью. Тейлон прислушивался к шуму воды, слушал, как она умывается и чистит зубы.
Как все это... странно.
В его мозгу вновь заклубились воспоминания. Воспоминания о том, что он давно и сознательно стремился стереть из памяти. Воспоминания мертвеца. В его памяти оживились бесчисленные вечера, когда он, лежа в постели, наблюдал, как готовится ко сну его жена. Как расчесывает волосы, пока они не засияют в свете очага, и заплетает их в длинные косы.
Вспомнилось, как она напевала за шитьем, когда ей не спалось...
На тумбочке у кровати Саншайн оставила косметичку, розовую расческу и флакончик — должно быть, с теми самыми пачулями.
Эти вещички, хрупкие и легкомысленные, в его комнате, среди его вещей, казались чужими, словно с иной планеты. Они говорили о присутствии рядом с ним женщины. Другого человека.
Совершенно другого. И от этой мысли у него перехватило дыхание.
Как давно он ни с кем не делил свою жизнь!
Сколько лет рядом с ним не было никого, о ком он мог бы заботиться, кто бы заботился о нем самом!
