Эш остановился на пороге. Зарек, обнаженный по пояс, в черных тренировочных брюках, спал на полу возле викторианской софы. Он лежал спиной к нему и при появлении Ашерона даже не шелохнулся. Однако Эш не верил, что Зарек спит.
По остроте и тонкости сверхъестественного восприятия бывший раб не уступал самому Ашерону — и, конечно, не позволил бы чужаку войти в свое логово незамеченным. Без сомнения, он бодрствует и готов к бою.
Эш устремил взгляд на обнаженную спину Зарека. Кожа его была гладкой и чистой — если не считать вытатуированного дракона, обвивавшего пояс. Но так было не всегда. Эш помнил времена, когда спина Зарека была сплошь испещрена безобразными глубокими рубцами — такими, что сам он невольно поморщился, в первый раз увидев эти страшные следы.
В доме отца Валерия Зарек был мальчиком для порки. Всякий раз, когда Валерию или его братьям случалось набедокурить, — доставалось ему.
Кнут оставил свои следы не только на спине Зарека. Шрамы обезобразили его руки и ноги, грудь и лицо. Рубцы, пересекавшие щеку и левый глаз, сделали его уродливым и страшным.
В смертной жизни Зарек смотрел на мир одним глазом, ходил, сильно хромая, и с трудом владел правой рукой.
Перейдя черту и став Темным Охотником, Зарек поначалу не находил в себе сил взглянуть Ашерону в лицо. Он всегда опускал глаза и вздрагивал всякий раз, когда Ашерон к нему обращался.
Обычно Ашерон предоставлял новым Темным Охотникам выбор: оставить на себе полученные при жизни шрамы — или полностью исцелиться. Но в этом случае о выборе речь не шла. Бедняга был так изуродован, что Ашерон исцелил его сам — немедленно, ни о чем не спрашивая.
А затем начал учить его драться и давать сдачи.
Надо сказать, Зарек оказался непревзойденным учеником. Ярость, накопившаяся в нем за долгие годы унижений, вырвалась наружу и дала ему невероятную силу.
К несчастью, она же превратила его в неуправляемого психопата.
— Ну что, великий Ашерон? Так и будешь на меня любоваться — или, для разнообразия, скажешь что-нибудь? — не поднимаясь, поинтересовался Зарек.
Эш вздохнул.
— Что тебе сказать, Зет? Сам знаешь все, что я скажу. Напрасно ты напал на полицейского. Тем более — на троих сразу.
— А что мне оставалось? Тихо-мирно ждать, пока они наденут на меня наручники и препроводят в участок, оставив в обезьяннике дожидаться солнца?
Эш понял, что вступать в дискуссию бесполезно.
— Что произошло?
— Они увидели, как я расправляюсь с даймонами, и попытались меня задержать. Я просто защищался.
— Просто защищался? У одного сотрясение мозга, у второго сломана челюсть, у третьего — три ребра. Хороша самозащита!
Зарек вскочил на ноги и смерил его гневным взглядом.
— Сами виноваты — надо было держаться от меня подальше, я их об этом предупредил!
Эш ответил Зареку не менее разъяренным взглядом. Этот парень умудрялся выводить его из себя быстрее, чем Артемида — а это о многом говорит!
— Черт тебя подери, Зет! На что ты рассчитываешь? Рано или поздно — и скорее рано — моему терпению придет конец, и я перестану вступаться за тебя перед Артемидой!
— В чем дело, ваше высочество? Плохо переносите возражения и критику? Да, такое случается с детишками из хороших семей. Растут на приволье, всеобщие любимчики, делают что хотят, и никто им слова не скажет... Интересно, отчего ты вообще стал Темным Охотником? Кто-нибудь тебе на ногу наступил и не извинился?
Эш прикрыл глаза и сосчитал до десяти. Медленно. А потом еще раз.
Зарек смотрел на него с обычной злобной ухмылкой. Бывший раб его ненавидел, но Эш не принимал это близко к сердцу, зная, что Зарек ненавидит всех и каждого.
— Знаю, что ты обо мне думаешь, великий Ашерон! Тебе меня жаль. Но я не нуждаюсь в твоей жалости! Думаешь, я забыл, как ты смотрел на меня при первой встрече? Ты старался этого не показывать, — но я-то помню ужас в твоих глазах!
Ты решил сделать доброе дело. Подобрал несчастного калеку, обогрел, отмыл, исцелил... И что же, думаешь, за это я буду лизать тебе башмаки и целовать задницу? Не дождешься!
Эш глухо зарычал. Больше всего ему сейчас хотелось схватить этого ублюдка и как следует шмякнуть об стену.
— Не доводи меня, Зет. Не забывай: только я стою между тобой и такой ужасной загробной жизнью, которую даже ты не в силах себе вообразить!
— И что с того? Ну, убей меня. Думаешь, я этого боюсь?
К несчастью, нет. Зарек ничего не боялся и ни в грош не ставил собственную жизнь — ни в прежние времена, ни сейчас, став Темным Охотником. Но никогда Эш по доброй воле не приговорит Охотника к вечным мукам в Царстве Теней. Сколь ужасна эта участь, ему, увы, известно не по слухам.
— Сбрей бороду, сними серьгу, спрячь свои чертовы когти. Веди себя тихо и не попадайся на глаза копам.
— Это приказ?
Взмахнув рукой, Эш поднял Зарека в воздух и чувствительно приложил головой о потолок.
— Хватит испытывать мое терпение! Я сыт тобой по горло!
Зарек только расхохотался:
— В Диснейленде работать не пробовал? За такой аттракцион будешь бабки грести лопатой!
Эш зарычал громче, обнажив клыки, — в его рыке слышались злость и бессилие.
Чем напугать человека, которому плевать на все, включая собственную жизнь? С Зареком он чувствовал себя беспомощным, словно отец с великовозрастным сынком-хулиганом.
Подавив в себе желание свернуть этому психопату шею, Эш опустил его на пол.
Едва ноги Зарека коснулись пола, он как ни в чем не бывало подошел к своей сумке, достал пачку сигарет.
Пожалуй, больше дразнить Ашерона не стоит. Он подошел к опасной черте. Как бы там ни ныло, Ашерон способен испепелить его одним щелчком пальцев. Но вряд ли на это решится — ведь в нем до сих пор слишком много человеческого. Ашерон сохранил в себе сострадание к людям — слабость, которую Зарек никогда не понимал. Его никто не жалел — с какой стати он будет кого-то жалеть?
Он зажег сигарету.
— Канал и окрестности сегодня патрулирует Тейлон, — поворачиваясь к дверям, сказал Ашерон, — а ты возьми на себя район между Джек-гон-сквер и Эспланадой.
Зарек выпустил клуб дыма.
— Все указания на сегодня?
— И, ради самого Зевса, Зет, обойдись без глупостей!
Ашерон открыл дверь взглядом и скрылся.
Зажав в зубах сигарету, Зарек пригладил спутанные черные волосы.
«Обойдись без глупостей!»
А что такого он сделал?
Разве он виноват, что неприятности следуют за ним по пятам? Впрочем, что правда, то правда: сам он от них не бегает. Много лет назад он научился грудью встречать удары и терпеть боль.
