Продолжая стоять на коленях на дощатом полу беседки, я подняла голову вверх и посмотрела на людей, стоящих вокруг.
Их лица покрывало осуждение, которого не описать словами. Такое осуждение сплачивает, как общая ненависть, и душит, сжимает кольцом не хуже удавки.
Мне стало тяжело дышать.
– Простите, – выдавила я.
– Подобному прощения – нет! – вынесла Ирина Яковлевна и, прихватив свиту, двинулась к дому.
Что, что я могла ответить женщине, готовой от малейшего толчка свалиться в запой?! От моих оправданий не будет ни толку ни проку. Только вред.
Я молча смотрела вслед удаляющейся процессии и не могла подняться с колен. К полу придавливали стотонная ответственность и необходимость переговоров с сумасшедшим, в ушах колоколом бухал метроном – время пошло, Софья, время пошло. Три дня, тебе велели продержаться три дня…
Кое-как собрав все конечности вместе, я вскарабкалась на колышущееся кресло, села и, тяжело опираясь локтями на колени, посмотрела на противоположный берег, на узкую полоску речного песка у воды, на веселенький желтый причал…
Откуда принесли Тимофея? С реки? Или обошли по берегу, пробрались сквозь камыш и сетку забора?
Не думаю, что враг настолько силен и многочислен, чтобы обеспечить скрытную, почти войсковую операцию по проникновению к реке через поместье. Они пришли по воде. Пришли, положили Тимофея на матрас и тут же убрались.
Я обернулась, посмотрела на высокий забор, окружающий поместье с четырех сторон, и прерывисто вздохнула. Оттуда прийти невозможно. А вот кусок берега, как бы считающийся нашим, с двух сторон отрезали только камыш и сетка рабица. Воду невозможно перекрыть, и потому основная ограда осталась за моей спиной – высокий забор, составленный из массивных металлических прутьев, дабы давать поместью обзор на реку. С остальных трех сторон ограда была выложена из камня…
Похитители отлично подготовились. Каждый шаг рассчитали. За беседкой на берегу реки только присматривают, пляж лишь считается частной собственностью, и оставить спящего ребенка в жаркий летний день на мягком матрасе похитители посчитали возможным. Их лиц никто не видел, передача состоялась без сбоев и осложнений.
Ловко.
Ловко и страшно.
Кем бы ни был сумасшедший рогоносец, но подготовился он на славу…
– Софья Николаевна, у вас все в порядке?
Погруженная в тяжкие раздумья, я не заметила, как к беседке вернулся Ольховский.
– Да, Сергей, спасибо, – не оборачиваясь, кивнула я.
– Вам что-нибудь нужно?
– Нет, спасибо. – Я не могла повернуться и посмотреть в глаза этому высокому симпатичному блондину с молодцеватой выправкой. Он только что стал свидетелем моего падения, он был в числе осуждающих.
А я не имела права на оправдания. Я могла только молчать и прятать глаза, пустые, как иллюминаторы затонувшей подводной лодки.
Как хочется курить!
– Сережа! – крикнула я вслед уходящему начальнику охраны. – Принеси мне, пожалуйста, сумку из моей машины!
Удивительно, но за все истекшие полтора часа я ни разу не вспомнила о сигаретах. Туполев не раз просил меня завязывать с этой дурной привычкой, я конкретных обещаний не давала, но как-то так получилось, что курить я стала меньше и почти тайком. Причем руки тянулись за сигаретами в момент, когда мне казалось: я нервничаю.
Наивная. Все познается в сравнении. При настоящей нервотрепке о сигаретах даже вспомнить некогда!
Разогнув сведенные страхом мышцы спины, я получила от вернувшегося охранника сумочку и впервые взглянула на него прямо.
Глаза Сережи не осуждали. Они изучали. Молодой мужчина смотрел пристально и, кажется, надеялся на жалобу? Откровенность? Какие-то объяснения?
– Спасибо, Сережа, – тускло проговорила я и раскрыла сумку.
Но взяла не сигареты, а телефон, что, скорее всего, мне подложила в больнице фальшивая медсестра.
Телефон и в самом деле был примитивной старой моделью без привычных уже наворотов, с простейшим набором функций.
Рогоносец и это рассчитал. Он предвидел, что на своем мобильнике я смогу записать наш разговор, и предупредил данный маневр.
Но вот зачем? Зачем вся эта секретность, если через три дня Туполев сам поймет, кто и почему устроил эту пакость…
Или – не поймет? Учитывая, что вся эта история с неверной женой – фикция…
Ну конечно! Конечно, меня обманули! Во время разговора с «рогоносцем» я ни на секунду не усомнилась в своем муже! Не поверила в этот бред!
Или… усомнилась? Поверила хоть на мгновение… Будь честной, Софья. Скажи – да, было. Секундное помешательство. Недоверие к Туполеву и обида.
Но только секундное. Или того меньше.
Против Назара плетется какая-то дикая интрига, и в центр заговора поставили – что?
Меня или сотовый телефон?
Если меня, то враг сильно просчитался. Я никогда ни у кого не просила пощады, никогда не подчинялась давлению, я – союзник, а не пешка. Меня можно убедить сотрудничать, нозаставить выполнять что-то под давлением – невозможно. Я хорошо знаю собственный характер, он полностью подчинен основным физическим законам – сила действия равна силе противодействия: чем сильнее давишь, тем сильнее отдача.
Или враг плохо изучил свою жертву?
Вряд ли. Как говорил подполковник Огурцов, я в нашем губернском городе личность уже практически легендарная…
Ой. Стоп. Подполковник Огурцов, контрразведка…
А что, если это привет оттуда?!
Так и не прикурив первую (!) в этот день сигарету – молоток, Софья, излечиваешься, – я достала из сумочки свой мобильник и разыскала в его памяти номер телефона с краткой приписочкой «дядя Миша».
Почти год назад, в прошлом августе, я влипла в нехорошую историю. Шпионскую. Случайно оказалась свидетелем некоторых событий и в результате едва не превратилась в двойного агента.
Точнее даже так – превратилась, но почти. Поскольку дяди из-за бугра не в курсе того, что я от этой чести категорически отказалась. И оттого могут объявиться. На данный пожарный случай у нас с подполковником Михаилом Николаевичем Огурцовым даже кодовая фраза разработана, на манер общеизвестной «Спасите наши души».
– Алло, Михаил Николаевич, здравствуйте, это Софья. Уже не Иванова, а Туполева.
– Здравствуй, здравствуй, Софья уже Туполева, – пробасил подполковник без всякого удивления.
– У меня, кажется, «бабушка приехала».
– «Бабушка приехала»? – переспросил подполковник.
– Да.
– И в чем это выражается? – несколько напрягся матерый контрразведчик.
