Выпуклые цифры месяца и года выпуска совпадали на обеих банках. Штрих-код тоже был абсолютно идентичен. Я поставила их на место, спешно, одну за другой проверила еще четыре банки и, наконец, добралась до последних угловых туб с порошком. (На передний ряд у меня, честно говоря, и надежды-то не было. Вряд ли банка с контейнером могла стоять там, откуда ее удобнее всего взять уборщице. Самым вероятным тайником я предполагала одну из последних угловых банок.) Взяв по тубе в обе руки, я перевернула их днищами вверх – месяц и год совпадали, – проверила цифры штрих-кода и огорченно замерла.
Все восемь банок оказались совершенными близнецами. В них тихо шуршал тонкодисперсный порошок, он перекатывался туда-сюда, я стояла нахмурившись и, как музыкант из латиноамериканского оркестра, потряхивала банки на манер погремушек, перемещая порошок из конца в конец.
Шур-шур, шур-шур едва слышно, созвучно пели банки. Я кукарача, я кукарача, перешептывались они. Я тупо слушала ритмичный шелест и уже собиралась вернуть тубы на место с мыслью: а что ты, собственно, хотела? Разведка, чай, не шлепанцем куриный суп хлебает. Шумовые эффекты и всякие там циферки в точности соблюдает…
Как вдруг уловила, что банка в правой руке ведет себя неправильно. Не так. Елозит и смещается запечатанным концом вниз.
Я стремительно поменяла банки местами.
Я кукарача, я кукарача, а я черный таракан…
В банке, что я теперь держала в левой руке, был изменен центр тяжести! И заметить это можно было, только переворачивая сразу две банки концом вниз, концом вверх, туда-сюда, туда-сюда. Отрешенно, самозабвенно и в точности зная, чего хочешь добиться.
То есть, не будь я процентов на девяносто уверена, что знаю, что и где искать, этот небольшой, едва заметный перекос центра тяжести я не заметила бы.
«А может это быть заводской брак?! В банку немного порошка недосыпали, вот она и елозит, – уже составляя пемолюкс в аккуратные ряды, так чтобы опустевший угол не был заметен, размышляла я. – Или, например, днище бракованное – толще, чем у других банок?»
Но порошок одинаково упруго ударялся о верхнюю крышку, а цифры, выбитые на днище, не выглядели странно и не давали ощущения иной толщины алюминиевого кругляшка…
Я захлопнула зеркальную дверцу, засунула экспроприированный пемолюкс под резинку толстовки, устроила его поудобней на пузе и хитрой мышью выскользнула к дверям на палубу. Высунула нос на улицу, увидела, что ближе к переду «Девушки» стоит какая-то смутная тень, и, резко взяв с места, понеслась огибать верхнюю палубу по корме и левому борту. Судя по некоторому шуму, «Дневной дозор» уже благополучно разобрался со всяческими непорядками и народ двинулся из кинозала. Я кенгуриными скачками проскакала по длинному внутреннему коридору, дрожащей рукой всунула магнитный ключ в скважину и запрыгнула в каюту.
В каюте было светло, на корточках перед раскрытым платьевым шкафом сидел Туполев в семейных трусах и беззастенчиво обыскивал мой чемодан.
Я выпучила глаза, разинула рот и машинально поправила под кофтой сползающую банку.
– У тебя градусник есть? – сипло спросил любимый, продолжая все так же увлеченно исследовать боковые отделения моего чемодана.
– Есть, – сглотнула я. – Но в тумбе.
– А-а-а, – заторможенно пропел Назар, пыхтя поднялся на ноги и добавил: – Кажется, у меня температура.
– Бедненький мой! – разродилась я и рысью метнулась к прикроватной тумбе, где у меня лежала походная косметичка с лекарствами и всяческими дамскими мелочами. – Заболе-е-ел, – сюсюкая, подвывала я, тем не менее не забывая поправлять ползающую вдоль пуза банку. – Сейчас я тебя вылечу-у-у.
Назар шмыгнул носом и расстроенно засопел. Уходить из моей каюты он не собирался, стоял босиком на коврике и ждал, пока я и градусник не отправимся укладывать его в постельку.
Я прижала, зафиксировала банку локтем и при первом же удобном случае засунула ее под туполевскую кровать.
Температуры у любимого не оказалось. Но болел он на совесть. Просил изобрести ему чаю – я девушка запасливая, даже в VIP-путешествии таскаю в чемодане кипятильник и пару пакетиков чая, – куксился и хлопал ладонью по второй, пустой половине кровати.
– Сейчас, – кивнула я. – Только переоденусь.
– Во что?! – задрал брови Назар Савельевич. – Во вторую кожу?
– Сниму джинсы и толстовку, – подредактировала я.
– Снимай здесь и ложись. Хватит бегать, – приказал «карликовый олигарх» и лицом изобразил больного ребенка.
– Дай хоть свет в своей каюте выключить! – возмущенно запищала я.
– Выключай, – тоскливо вздохнул любимый и тем поставил крест на моей хитроумной затее. Заскочив в свою каюту буквально на минуту, я хотела составить подполковнику Огурцову SMS-сообщение с кратким текстом «Бабушка приехала».
Разговаривать с хамски настроенным разведчиком я не желала. Отправляю эсэмэс – и пусть сам звонит. Коли надо.
Но ихняя светлость изволили капризничать. Только я нажала на кнопку выключателя у двери, одновременно расстегивая на ходу змейку толстовки, как была вынуждена вернуться к любимому, но больному. Жалеть его и нежно шептать колыбельную.
Обняла его крепко-крепко, сразу же отпрянула – не приведи, Господи, температуру нагреть! – и, лепеча всякие благоглупости, довольно быстро усыпила тихой болтовней. С таким накопленным дефицитом сна мой любимый мог спать несколько суток подряд, подумала я с ласковостью и начала дремать сама.
А пусть его, подполковника Огурцова. Разведке тоже нужен ночной отдых. Объявлюсь завтра. С утра пораньше…
Назар Савельевич проснулся первым и посчитал себя здоровым. Я, что удивительно, тоже чувствовала себя неплохо, хотя впервые за все путешествие провела всю ночь целиком в постели с лягающимся олигархом.
– Температуры нет, – с французским прононсом объявил Назар Савельевич, пощупав свой лоб, и я тут же начала настаивать на визите в амбулаторию. – Незачем, – отмахнулся он.
– Хоть давление померь!
– У меня насморк, а не гипертония, – отрезал месье и пошел чистить зубы.
– Назар, – я возникла на пороге ванной комнаты с интонациями мамы человека-топора Ирины Яковлевны, – к врачу надо зайти. Свалишься здесь, снимут с корабля и отправят в больницу. Не исключено – сельскую.
Туполев поднял голову над умывальником и, продолжая чистить зубы, строго осмотрел себя в зеркале. Видимо, определение «сельская» чем-то пробило его твердокаменность, и, брызгая изо рта пеной, он чавкнул:
– Зайду.
– Я пойду с тобой.
Назарушка укоризненно посмотрел на меня из зеркала и красноречиво покрутил указательным пальцем левой руки у виска.
Качка укатила банку пемолюкса к самой стене под изголовье кровати, и доставать ее оттуда пришлось при помощи тапки. Вся я в узкую щель никак не пролезала и, пыхтя довольно долго, посылала небесам наискромнейшие пожелания – чтобы судовой врач оказался на месте, и Туполев не завернул оглобли, не застал меня с тапкой и банкой головой под кроватью.
