Впрочем, не мое это дело. Цветы только жалко. Мощные струи из лейки размывали почву у корней…
В парадный зал вошла Клементина Карловна, и вода из носика лейки тут же полилась тонкой ласковой струйкой по периферии горшка.
Экономка подошла к Свете, посмотрела на полив и спросила:
– Ты Алису не видела?
– Нет, – поставив лейку на край вазона, сказала горничная. – А зачем она вам? У нее же сегодня выходной…
(Точно лейтенант. Ловко отмазывает.)
– От ворот сообщили, к ней друг приехал.
Я подскочила так, что попу чуть не прищемила захлопнувшаяся табуретка, и завопила:
– Артем! Где тут выход на ворота?!
Артем медленно – так бы и треснула! – дотянулся до клавиш переключения, неспешно повозился с кнопочками – точно тресну! – и вывел на средний монитор изображение подъездной дорожки у ворот.
На небольшом пятачке парковки, чуть в стороне, стола знакомая машина. Возле нее, подняв тощий воротник замшевой куртки, переминался Бармалей.
Я выхватила из кармана рабочего костюма мобильный телефон и услышала спокойный голос:
– Здесь не берет. Даже не старайся. Тут только городской телефон работает.
– Артем, как связаться с охраной?! Пусть скажут, чтоб не уезжал!
Наследник мильенов выразительно поднял брови – мол, думай, чего несешь. Меня здесь нет.
Я заполошно нагнулась за упавшим табуретом, треснулась головой о «подоконник»…
– Не суетись. Если надо, он подождет.
Тяжелая дверь открывалась медленно, как переборка в затопленной подводной лодке. Шкаф отъезжал неторопливо, словно черепаший поезд от перрона…
Я выскочила в спальню сумасшедшей пулей, миновала территорию в два прыжка и, попав в коридор, тут же разыскала в мобильнике номер Бармалея:
– Вася! Не уезжай! Я мигом!
– Угу, – обрушился лед с замерших Васиных губ, и я понеслась в свою каморку.
Мгновением позже прыгала через две ступеньки по винтовой лестнице, застегивала на ходу шубейку. В кармане шубейки лежал конверт с двумя тысячами долларов.
Не на шутку замерзший Бармалей отогревался в салоне автомобиля. Но, увидев меня на дорожке парка, вышел, обогнул машину и, едва я выскочила из двери каптерки охраны, приоткрыл мне дверцу.
Но я повисла у него на шее.
Обнимать и подхватывать меня над землей мой высокорослый друг не стал. Позволил повисеть на себе – и только.
– Ну ладно, хватит. Холодно, – сказал он, и я поняла, что друг обижен.
Четыре недели Бармалей всячески зазывал меня на свидания и в гости. Звонил, писал то жалобные, то гневные эсэмэски, но я, помня наставления полковника Муслима Рахимовича – из дома ни ногой, – всегда отказывалась. Врала, что согласилась работать в две смены, что очень устаю и местами болею, гулять совсем не хочется, так холодно, а шубка жидкая…
Василий усадил меня в салон, хлопнул дверцей и, обойдя машину, сел рядом.
– Васенька, откуда ты здесь?! – стараясь растопить весельем лед, щебетала я и ласково поглаживала рукав замшевой куртки.
– Да так, – буркнул Васенька. – Был в ваших краях, дай, думаю, заскочу… к подруге.
– И молодец! – дружески огрела я Васю по плечу.
– Ты почему мобильник отключила? – спросил он строго. – Звоню, звоню… Почти час пытался сообщить тебе, что еду.
– Ой, Вась. Я убиралась в комнате Капитолины Фроловны, а она такая строгая, не любит, чтобы прислуга отвлекалась на звонки. Я телефончик и выключила. Прости.
Бармалей протянул руку к панели магнитолы и включил музыку: из динамиков вокруг нас полилось что-то протяжное и жалобное на испанском языке. Попадая в такт настроению и ритму песни, Василий барабанил пальцами по коленям.
– Вась, ну ты чего, а?
– И тебе не надоело? – глядя перед собой, бросил друг. – Менять чужое постельное белье, бояться оставить включенным телефон… Не надоело, а, Алиса? – И, повернувшись ко мне всем телом, добавил горько: – Неужели ты приехала в Москву за этим?!
Словно желая поставить точку в упреках, я достала из кармана белый конверт:
– Вот. Передай, пожалуйста, маме. Тут деньги.
Конверт Бармалей не взял.
Кажется, мы оба выбрали неправильный тон.
Изначально расстроенный отсутствием связи и возможной бесполезностью ожидания – сколько Вася топтался перед воротами и мерз, пока известие о его приезде выловило-таки меня в бункере? – друг никак не мог отогреться душой и телом.
Я же неслась к нему как на крыльях и получила совершенно ледяной, хотя и оправданный обстоятельствами прием. И тоже изволила обидеться, не подумав как следует.
Конверт, все еще зажатый в моей руке, окончательно все испортил. Василий снова отвернулся и уставился в ветровое стекло.
– Давай не будем ссориться по пустякам, – тихонько попросила я. – Я так рада тебя видеть.
– И что тебе мешало увидеть меня раньше?
– Работа, Васенька, работа.
– Тогда, может быть, хоть сейчас отъедем на обеденный перерыв? В кафе неподалеку…
Не дожидаясь ответа, Вася положил руку на рычаг переключения скоростей, но я его остановила. Накрыла ледяную руку своей ладонью и тихо сжала:
– Я не могу, Васенька. Прости. Сегодня в доме аврал. На Новый год соберутся гости, мы готовим комнаты.
– Да что ты несешь?! – воскликнул Бармалей. – Какие комнаты?! У тебя что, обеденного перерыва нет?! Вы тут на каторге?!
В любой другой ситуации я признала бы эти слова справедливыми. Но, только стоя у ворот особняка, под камерами наблюдения, рядом с каптеркой, под завязку набитой охраной, я чувствовала себя в безопасности.
Сбегая из дома к другу, я натянула шапку до переносицы, прикрыла щеки воротником шубы и думала только об одном – дай бог, чтобы Вася не сильно вопил перед камерой, объясняя, что приехал к новой горничной Алисе Ковалевой. Дай бог, чтобы рядом не было никого, кто мог бы расслышать имя и опознать во мне другую горничную…
Я не могла рисковать – тем более другом! – отъезжая от ворот. Не имела права. Иначе весь план полковника пошел бы насмарку. Если кто-то опознает во мне другую горничную, я подведу людей.
Кое-кого смертельно.
– Прости, Васенька. Мне правда некогда.
Положила конверт поверх приборного щитка, повернулась к дверце, но Василий, перегнувшись через меня, нажал на кнопку блокировки двери.
– Прости, Алиса, прости, – забормотал он. – Останься. Я дурак.
«Ты не дурак, Василий, – мелькнула мысль. – Это жизнь у меня такая. Дурацкая. Все шиворот-навыворот».
