Обходя группку гостей и как бы прикрываясь ими, она шла так, чтобы выйти к нам – лицом к лицу. И руку держала в сумке, прижатой к животу.
На совершенно бледном лице девушки выделялись только три пятна: губы в ярко-алой помаде и глаза – горящие, как угли. Обойдя компанию, она наконец вышла напротив и…
Прежде чем девушка достала пистолет, я поняла, чего ждала Кристина. Она ждала, пока я и Артем встанем рядом. На линии огня.
Ей было мало застрелить одного из нас на этом празднике. Мы были оба ей нужны: рядом, чтобы не промазать и, пока не опомнились гости и охрана, уложить обоих.
Это был и ее праздник.
– Кристина, нет!! – закричала я, увидев направленное на Артема дуло.
Но принц замешкался. Мешали и нога, и неожиданность.
И тогда, понимая, что с непослушной конечностью ему не увернуться, не отбежать, я навалилась на Артема, оттолкнула его в сторону и…
Разумеется, поймала пулю.
Прицелиться второй раз Кристине не дали. Мой крик предупредил гостей, какой-то мужчина схватил вытянутую руку Кристины – и выстрелы ударили в пол. Один за другим. Пули рикошетом разлетелись в разные стороны. Какая-то женщина завизжала. Кристина жала на спуск. Пока не опустела обойма.
Я лежала на Артеме и не понимала, почему не наступает обморок. (Вот так всегда – критическая ситуация, а у «писательницы» одна бестолочь на уме!) Но организм, натренированный за месяц с небольшим – три обморока подряд, это вам не шутка! – сдаваться не торопился.
Я сунула руку под мышку – там все огнем горело! – вынула ладонь, испачканную кровью до запястья, и только тогда начала тонуть в глубоком омуте беспамятства.
Последнее, что я услышала, был крик:
– Пустите, пропустите меня, я врач! Кардиолог!
Когда меня загрузили в машину скорой помощи, туда ворвался Вася.
– Вы родственник? – спросил усатый бригадный врач.
– Жених! – прорычал Вася. Сел рядом с носилками, взял мою руку, и машина тронулась, оглашая воем сирены окрестности.
– С чего это ты женихом назвался? – чуть позже, едва шевеля холодными губами, спросила я.
– А я уже и маме сказал, – пожал плечами Бармалей. – Что если женюсь, то только на тебе.
Нет, ну скажите – он сделал предложение своей маме?! Или я чего-то не поняла?!
Эпилог
Артем пришел ко мне в больницу двенадцатого января. С букетом и конфетами. Оглядел палату, напоминающую филиал цветочного магазина. Пышные розочки скромно держал в руках, не знал, куда пристроить.
– Клади на кровать, – с улыбкой разрешила я. – О них есть кому позаботиться.
Букеты и корзины заполняли большую часть просторной одноместной палаты (в той самой клинике, где, как предполагалось, до пятого января лежал сам Артем) – «половина Москвы», ставшая свидетелем «беспримерного» героизма, спешила засвидетельствовать почтение. Сцена, разыгравшаяся в Непонятном Доме, оставила острейшие впечатления, к каждому букету прилагалась завизированная открытка с пожеланиями скорейшего выздоровления.
– Ты как? – спросил Артем, усаживаясь на стул возле кровати.
– Нормально, – немного слукавила я. Пулю я поймала чуть ниже подмышки по касательной, но обследовавшие меня медики убедительно просили остаться в больнице, дабы подлечить обнаруженное нервное истощение. – Принимаю витамины для общего укрепления организма. Скажи лучше, как Кристина?
– Криська у Сербского, – нахмурился Артем. – Дело идет к тому, что ее признают невменяемой…
– Признают или?.. – многозначительно спросила я.
Артем не ответил, но вздохнул так красноречиво, что ничего уточнять я не стала.
Бедная Кристина.
И принца жалко. Чувство вины придавило его основательно, он даже сидел сгорбившись, будто на каждом плече лежало по мешку грехов.
– Переживаешь? – тихо спросила я. – Что отпустил Сергея…
Вяземский медленно помотал подбородком. Недоуменно и вымученно.
– Этот пустобрех так Криське голову запудрил… у нее вместо мозгов одна каша осталась…
– А что ты думал? – пряча укоризну, сказала я. – Нормальная практика для труса: все виноваты, но не он. Сергей не умеет брать на себя ответственность. Он обвинил во всем тебя?
Артем кивнул.
Пожалуй, сейчас он страдал заслуженно. Если бы Артем позволил надеть на Сергея наручники, это помогло бы Кристине воспринять его преступником. В таких случаях, как в медицине при удалении злокачественной опухоли, помогает только хирургическое вмешательство. Щадящие методы не всегда полезны, они загоняют проблему внутрь…
Тем более что и терапии-то толковой не было. Никто не поговорил с Кристиной как следует. А вот «любимый», сбегая из России, успел ей позвонить. Но сил признаться не нашел. Он обошелся полуправдой и обвинил Артема.
Ну и меня для пущей важности причислил к врагам. Ведь, если врагов такое множество, обиженным притвориться легче…
– Как родственники? – уходя от болезненной темы, спросила я.
– Все в шоке. Нана заперлась дома, даже в больницу к Кристине не ездит, свалила все на дядю… Бабушка и мама держатся. Журналисты одолели.
– Меня тоже, – с улыбкой призналась я. – Собираются даже документальный фильм снять. Звонят, настаивают на интервью.
– А ты?
– А я, Артем, замуж выхожу.
– Когда?! – опешил принц.
– Пока не знаю, но, скорее всего, скоро.
– За Васю?!
– Угу, – кивнула я немного смущенно.
– Так ты же… Так вы же…
– Только друзья, да? Думаешь, я тебя обманывала? Я сама, Артем, обманывалась.
– Эх, не везет мне с хорошими девушками!
– Еще повезет…
В палату с охапкой цветов, поставленных в пластмассовое ведро, зашла Татьяна Васильевна. Последнюю фразу она услышала и, увидев у постели невестки незнакомого красавца, слегка нахмурилась. Но я тут же внесла ясность:
– Познакомьтесь, Татьяна Васильевна, это – Артем Вяземский.
– А-а-а-а, – разулыбалась мебельная мама. – Очень приятно. Татьяна Васильевна Бурмистрова.
О стрельбе на празднике в доме Вяземских в тот же вечер сообщили почти все телевизионные каналы. Показали и крупный план (кое-кто из телерепортеров остался дожидаться отъезда гостей): Вася забирается в карету скорой помощи. Эти-то кадры и заставили Татьяну Васильевну примчаться в Первопрестольную первой же лошадью.
Не знаю, о чем там Вася говорил с мамой, но в мою палату она вчера пришла присмиревшей. И первые полчаса исследовала надписанные открытки-визитки в букетах.
