– Вы себе в честь Юли придумали псевдоним?
Юлиан улыбнулся:
– Да, в честь Юли. Это единственное, что Василиса Андреевна позволила мне выбрать самому. Вероятно, потому, что фамилия Дербеш немного созвучна с Берн. Я не знал, что Юля решила родить, не знал, что она меня не разлюбила и поэтому решила оставить ребенка. До самой последней минуты она любила меня. Если бы я знал! Господи, если бы я знал!
– Вам Вероника об этом рассказала?
– Нет, с Вероникой мы больше не общались. Она оказалось подлой сукой. Так тряслась за свою шкуру, что Юлю предала, отреклась от нее. Мерзкая дрянь! Мне стыдно, что она моя сестра. Когда Юля умерла, мне позвонила ее мать и все рассказала. Она корила себя, что не позволила нам быть вместе. Вы даже представить себе не можете, что я в тот момент испытал. Вдруг, если бы я был рядом, Юля не умерла? – Дербеш посмотрел Елене Петровне в глаза. Она не выдержала и отвела взгляд. Ответить ей было решительно нечего.
– Вы знаете, что вашу сестру убили?
– Что? – вздрогнул Юлиан.
– Вашу сестру Веронику убили, – повторила Зотова.
– Да, я знаю, – торопливо кивнул художник и вздохнул. – Мне родители сказали. Я позвонил матери Вероники, чтобы выразить свои соболезнования. Она тяжело переживает смерть дочери. Я предложил свою помощь, но она сказала, что Василиса Андреевна похороны полностью взяла на себя… Поэтому я не вмешивался в процесс. Василиса от меня скрывает смерть сестры. Боится, что я впаду в депрессивное состояние и выкину какой-нибудь фортель. Глупо, правда? Берн не понимает, что я давно мертв. С тех пор, как узнал, что Юли больше нет. Господи, простите, – словно опомнившись, поморщился Юлиан. – Сам не знаю, почему я вам все это рассказываю!
Юлиан замолчал, рассеянно рассматривая свои руки.
– Вы холсты сами готовите к работе? – поинтересовалась Зотова.
Дербеш с недоумением на нее посмотрел:
– А кто должен за меня это делать? Папа Карло?
– Может, в магазине покупаете? Насколько я знаю, готовить холст для работы очень сложно.
– Какая глупость! Что сложного? Проклеиваешь холст, сушишь, шлифуешь, проклеиваешь, сушишь, шлифуешь, грунтуешь, сушишь… Слушайте, зачем вам это? – рассмеялся художник. – Решили на досуге живописью заняться?
– Досуга у меня с такой сумасшедшей работой нет. Я даже поесть не успеваю. Просто я любопытная. Проклеиваешь? Чем проклеиваешь? – состроила из себя в очередной раз дуру Зотова.
– Клеевым раствором, – сдержанно пояснил Дербеш, окинул Зотову снисходительным взглядом и улыбнулся: – Вам написать рецептик?
– А что, они разные бывают? Я слышала, что применяют обычный столярный клей.
– Применяют, но лучше рыбий клей. На его основе готовят клеевой раствор.
– Вам что, совсем не жалко, что вашу сестру убили?
Дербеш с недоумением посмотрел на Зотову:
– Какие странные вопросы вы задаете! То про грунтовку холстов, то про смерть моей троюродной сестры. Я понял, что вы пришли из-за убийства Вероники. Проверяете версии свои, да? Конечно, я сожалею, что Веронику убили, но плакать по ней не буду и на похороны не пойду. Сомневаюсь, что Веронике этого хотелось бы.
– Почему вы так считаете?
– Я же объяснил: Вероника прямо заявила мне, что я больше ей не брат, и отправила меня к черту. Так вот, я с тех пор в аду и обитаю.
– У вас есть подозрения, кто убил вашу сестру?
– Вероника сама себя убила, – сказал Дербеш. – Она таким человеком была, притягивала к себе людскую злость, скандалы и негатив.
– Вероника собирала репродукции ваших работ, – сказала Зотова.
Дербеш изумленно вскинул брови.
– Правда? Странно… Неужели завидовала? – усмехнулся он, и Елена Петровна подумала, что Дербеш очень проницательный человек.
– Берн знает, что вы спите с ее дочерью?
Дербеш заволновался, но быстро взял себя в руки:
– У вас слишком богатое воображение! Я не сплю со своими натурщицами и ученицами. Я просто очень хорошо к Алисе отношусь, как к сестре. Извините, мне работать надо. Вас проводить или сами дорогу найдете? – бесцеремонно спросил он.
– Обидите Алису, я лично вам голову откручу, – мило улыбнулась Елена Петровна и направилась к выходу.
– Вы дура и ничего не понимаете! – крикнул ей вслед художник. Елене Петровне хотелось сложить руку в кулак и продемонстрировать Юлиану средний палец, но она лишь кокетливо махнула ему рукой.
* * *
Зотова вышла на улицу и посмотрела на окна мастерской. Кажется, она нашла Шутника. Устраивая свою дочь на занятия к Дербешу, Берн вряд ли предполагала, что протеже отплатит ей такой монетой. Мало того что спит с ее дочерью, он забивает в ее голову опасные идеи!
Из подслушанного диалога стало понято, что Юлиан задумал нечто ужасное. Он явно склонял девочку к самоубийству, подталкивал ее к этому страшному шагу. Судя по всему, дочь Берн к нему уже готова. Алиса сказала Дербешу, что давно мечтает об этом. Какая прелесть! Дербешу даже делать ничего не придется. Алиса сама все сделает за него. Неужели он так ненавидит свою наставницу, которая сделала из неизвестного брянского художника столичную звезду? Мстит за то, что Берн лишила его надежды быть рядом с любимой? Готов отобрать у нее любимую дочь? За что? Юлиан уверен, что, если бы он нашел Юлю, она бы не умерла. Он – сумасшедший псих.
Зачем Василисе надо было врать Дербешу о том, что Юля сделала аборт и больше его не любит? Сговор с родителями? Или желание иметь контроль над красавцем художником, на которого она решила сделать ставку?
Как бы там ни было, Берн все меньше нравилась Елене Петровне. Она – жесткая и расчетливая стерва. Понятно, почему и фавориткой Берн выбрала подобную себе – Веронику Колесниченко.
Удивительно, что Дербеш даже не пытается скрыть, что ненавидел сестру. Вероника в его глазах предательница, она предала Юлю, а потом заняла место Дербеневой. «Обратная сторона луны» – так Дербеш называл свою любовь. Не поэтому ли он символично наградил крыльями падшего ангела Юлю Дербеневу на своей картине? И так чудовищно оборвал крылья у своей сестры, которая, возможно, по его мнению, незаслуженно заняла ее место?
Размышляя о преступлении и вероятной логике убийцы, Зотова чувствовала холод в душе. Возможно, отказ Колесниченко от подруги в тяжелой ситуации не самый благовидный поступок, но разве у Вероники нет оправдания? Имела она право испугаться? Веронике было всего лишь пятнадцать лет! Девочка росла в жесточайших условиях конкуренции, без любящих родителей. В отличие от Юли, чьи родители переехали в Москву, чтобы быть рядом с любимой дочерью. Конечно, Колесниченко смертельно боялась лишиться возможности добиться в этой жизни успеха. Балетная школа, возможно, казалась Веронике единственным шансом удержаться на плаву и не вернуться назад, в дом к ненавистному отчиму и матери, у которой другая семья.
