– Твою мать! – заорал Трофимов, сообразив, к чему вопрос. – Последний раз, когда я видел Трушину, она разговаривала с Бурмистровым. Это было перед тем, как все на улицу ломанулись салют смотреть, а Юлиан с Алисой отправились наверх.
– Веня, бери людей, и блокируйте двери в подвал. Там два выхода. Один на улице, ведет к калитке. Другой у черной лестницы. Бурмистров там, Таня у него. Берн объявила Трушину новой фавориткой, но Бурмистров считает, что Трушина, как и Колесниченко, заняла не свое место. В его больной голове первенство может принадлежать только его дочери. Он сумасшедший придурок! – Зотова стукнула кулаком по столу. – Сам не лезь туда, я пойду! Он меня ждет! – закричала Зотова и бросилась из кабинета. Варламов побежал за ней.
– Лена, я тебя не пущу. Это опасно! – кричал Иван Аркадьевич ей в спину, но Зотова режиссера не слушала. Она надеялась, что сможет уговорить коменданта отпустить Танечку. Когда она добежала до двери в подвал, Варламов отстал и куда-то подевался. Вместо режиссера появился запыхавшийся Трофимов с двумя полицейскими.
– Жданов на улицу побежал. Может, я пойду? – с надеждой спросил он, хотя понимал – Бурмистров ждет именно ее. Веня был бледен и сильно волновался. Елена Петровна отрицательно махнула головой и улыбнулась:
– Все будет нормально. Он меня не убьет. По крайней мере, до тех пор, пока не расскажет мне всю историю. Ему слушатель нужен в моем лице.
– Пистолет хоть возьмите, – сказал Трофимов, протягивая ей «ТТ».
– Веня, шутишь? Куда я, по-твоему, пистолет запихну? В декольте или в трусы? – усмехнулась Зотова, оглядев свое узкое вечернее платье.
– Ну куда-нибудь запихните! – настаивал Веня.
– Бурмистров – боевой офицер, профессионал, я не успею даже пальцем пошевелить, он меня уничтожит. Не переживай, он меня не тронет, – улыбнулась Елена Петровна и потянула на себя дверь, которая со скрипом отворилась. В нос пахнуло пылью и сыростью. Она захлопнула за собой дверь и оказалась в кромешной темноте.
– Бурмистров, я знаю, что ты здесь! Я все знаю! – крикнула она. Ее голос эхом отозвался в помещении. – Я пришла одна, чтобы поговорить.
В глубине подвала раздался какой-то звук, словно что-то металлическое упало на бетонный пол, и снова все стихло, но направление источника звука она поняла. Бурмистров находился в той стороне, куда Таня Трушина не советовала ей ходить, в месте, где когда-то планировалась прачечная. «Лучше бы в театральной мастерской», – подумала Елена Петровна, пошарила по кирпичной кладке рукой, нашла тайник и отодвинула нижний кирпич. Повезло! В небольшой нише, в пакетике лежали свеча и спички. Таня Трушина вернула все на место.
Отсыревшие спички гасли одна за другой, не успев разгореться. Елена Петровна уже отчаялась, когда наконец предпоследняя спичка вспыхнула и получилось зажечь свечу, иначе она рисковала свернуть себе шею, прежде чем окажется рядом с убийцей.
Она осторожно спустилась по лестнице вниз, прошла несколько метров и остановилась:
– Отпусти Таню, Бурмистров! Девочка не виновата в смерти твоей дочери. Обещаю, что учту это при рассмотрении дела. – Зотова сделала два шага в направлении бывшей прачечной.
– Стой на месте! Одно неверное движение, и я сверну девчонке шею, – сказал Бурмистров. Таня глухо всхлипнула. К счастью, она была жива.
– Я без оружия. – Елена Петровна подняла руки и покрутилась вокруг своей оси, демонстрируя беззащитность. – Отпусти девочку, и поговорим!
– Поздно! Мне с тобой не о чем говорить. Я в тебе разочарован. Ты оказалась тупой сукой, так долго соображала, что я уже отчаялся. Пришлось снова тебе намекнуть, в чем суть моей операции. Смерть Тани будет на твоей совести и на совести этой твари Берн, которая угробила мою дочь. Так и передай ей! Юля умерла при родах, потому что стресс и дикие переживания по поводу отчисления сильно повлияли на ее здоровье. Берн не только проглядела мою дочь, она лишила мою девочку надежды на будущее. Она лишила ее любви. Она сломала ее жизнь и забыла о моем ребенке, вычеркнула Юлечку из своей жизни, а фавориткой сделала дрянь, которая ради собственной шкуры предала лучшую подругу. Колесниченко радовалась, что Юлю выгнали! Вероника всегда завидовала успеху моего ребенка и мечтала оказаться на ее месте. Мечты должны сбываться. Теперь она там же, где Юля!
– Веронике было всего шестнадцать лет!
– Моей дочери было пятнадцать. Она была послушным и добрым ребенком. Она любила свою наставницу, считала ее своей второй матерью. А Берн даже не поинтересовалась, как у Юли дела. Моя девочка очень тосковала по Василисе и не понимала, почему она так быстро ее забыла? Почему не хочет понять, как важен для нее ребенок? Все навалилось на мою девочку: предательство лучшей подруги и ее братца, который испортил моего ребенка, а потом вышвырнул ее из жизни. Моя девочка так переживала, что довела себя до полного изнеможения. Детский организм не справился с такими нагрузками и отказал в самый ответственный момент, во время родов.
– Дербеш не знал, что Юля в положении. Он не бросал твою дочь, он просто оказался без средств к существованию и скитался какое-то время. Когда Дербеш все узнал, он пытался ее найти, но не смог. Он думал, что Юля сделала аборт и не хочет его видеть.
– Я знаю, поэтому Дербеш до сих пор жив. Я легко мог вмешаться в сценарий Варламова, и черти положили бы в гроб реальный труп Юлиана, но я подарил ему жизнь и прощение. Дербеш искупил свою вину муками ада, работая на Василису Берн, – усмехнулся Бурмистров.
– Тогда подари жизнь и Танечке! Она была одной из тех, кто пытался твою дочь поддержать. Она тоже хотела ее разыскать. Звонила, ездила на съемную квартиру к Юле, но к тому моменту Божена уже сменила мобильный дочери и увезла ее в Питер. Таня до сих пор переживает, что Юлю отчислили.
– Неправда! – заорал Бурмистров. Зотова вздрогнула и уронила свечу. В помещении снова стало темно, но так она чувствовала себя комфортней, не под прицелом. – Трушина всегда мечтала оказаться на месте Юли, – сказал Бурмистров из темноты. – Она такая же, как Колесниченко, а ее папаша ненавидел мою дочь и постоянно подначивал Берн, чтобы она прекратила уделять так много внимания Юле и занялась его вертихвосткой. Они все, все радовались, когда Юля оступилась!
– Таня любила твою дочь и очень переживала, что ее отчислили. Она даже устроила Колесниченко темную за то, что Вероника отказалась от подруги. Ты ошибся, Бурмистров! Ты выбрал для наказания невиновную, но ты ведь порядочный человек, и у тебя есть шанс все исправить. Отпусти девочку. Отпусти! Танечке была небезразлична судьба твоего ребенка. Спроси у нее сам! У меня есть запись нашей беседы. Мы разговаривали с Трушиной про Юлю. Ты послушаешь и поймешь, какую роковую ошибку совершаешь.
– Слишком поздно, – равнодушно сказал Бурмистров. – Я должен довести дело до логического финала. Ты не понимаешь… Ты не понимаешь, как это страшно – потерять своего ребенка. Я должен это сделать ради Юлечки. Я должен уберечь от Берн других детей. Когда родители узнают, что две лучшие балерины школы убиты в подвале этого учебного заведения, репутация школы наконец-то окончательно пошатнется – не восстановишь. Никто не поведет сюда детей! И Берн лишится того, что ей дороже собственной дочери. Ее ждут разоблачение и позор. Этот элитный гадючник, который она сотворила и холила много лет, закроет свои двери навсегда. Он не закрылся, когда с Юлей случилось несчастье, но пришла пора все расставить по своим местам. Ради этого я должен принести жертву. Я уйду с Таней к моему ребенку. Моя девочка очень скучает там.
