– Значит, никто не приходил?
– Никто не мог, сэр.
– А если мисс Крэбтри ждала кого-то и сама открыла дверь?..
Марта молчала и выглядела невероятно обезоруженной.
– Это, вы полагаете, возможно? – настаивал сэр Эдвард.
– Да, но малоправдоподобно. Я...
Она не могла отрицать, хотя и пыталась это сделать. Но
зачем? Она наверняка что-то знала. Четверо в доме. Не хочет ли Марта защитить
виновного? Однако она глубоко честна, адвокат был уверен в этом.
– Мисс Крэбтри могла это сделать, – продолжал он, не спуская
глаз с Марты. – Окно ее гостиной выходит на улицу. Она могла увидеть того, кого
ждала, и тихо впустить его. Может, она не хотела, чтобы кто-нибудь знал об
этом.
Марта выглядела совсем растерянной.
– Да, сэр, может быть, вы и правы, – согласилась она
неохотно. – Я об этом не подумала. Да, так могло быть. Вполне.
– Вы, как мне кажется, последняя видели ее живой?
– Да. Я убрала со стола в гостиной после чая, потом пришла к
ней представить список моих расходов и отдать сдачу.
– Она давала вам пятифунтовый банкнот?
– Пять фунтов? – переспросила весьма шокированная этим
вопросом Марта. – Я никогда столько не тратила.
– Где ваша хозяйка держала деньги?
– Не знаю. Кажется, при себе... в черной бархатной сумочке.
Она, возможно, запирала ее в ящик в своей спальне. Она любила запирать все, но
часто теряла ключи.
– Вы не знаете, сколько денег у нее было дома... в пятифунтовых
банкнотах, я хочу сказать?
– Нет, сэр.
– Она в тот день не дала вам понять заранее, что ждет
кого-то?
– Нет, сэр.
– Вы в этом уверены? Что она вам говорила, повторите,
пожалуйста, слово в слово.
Марта задумалась.
– Ну, она сказала, что мясник – вор и мошенник; что у нее
вышла лишняя четвертушка чая; что миссис Крэбтри глупая – не любит маргарин;
что монета в шесть пенсов, которую я ей отдала, ей не нравится, потому что она
из новых, с дубовыми листьями. Она решила, что монета фальшивая, и мне стоило
большого труда убедить ее в том, что это не так. Еще она сказала, что рыбник
продал мне пикшу вместо мерлана и что нужно сказать ему об этом, нужно
поставить его на место. А я это уже сделала... ну вот, пожалуй, и все.
Рассказ Марты давал более четкое представление об умершей,
нежели самые лучшие описания, какие приходилось читать сэру Эдварду.
– Ваша хозяйка была требовательной, как я вижу, ей трудно
было угодить, – сказал нейтральным тоном адвокат.
– Она была довольно расчетлива, но ведь она, бедняжка, почти
никогда не выходила, вот и развлекалась, как могла. Она была мелочна и
придирчива, но сердце у нее было золотое. Она никогда не отпускала нищего, не
дав ему нескольких пенсов. Может, она и предъявляла чрезмерные претензии, но
что касается благотворительности, так она была очень милосердной.
– После ее смерти остался по крайней мере хоть один человек,
который пожалеет о ней?
– Вы хотите сказать... Ну, все, в сущности, очень любили ее.
Все! Они, правда, все вцеплялись друг другу в шиньоны, но это ведь ничего не
означает... на самом деле.
Скрип паркета на лестнице заставил адвоката выпрямиться.
– Это спускается мисс Магдален.
– Откуда вы знаете? – резко спросил сэр Эдвард.
Старуха покраснела.
– Я знаю ее шаги, – пробормотала она.
Адвокат быстро вышел из кухни. Внизу лестницы показалась
Магдален. Она подняла на него полный надежды взгляд.
– Я не очень-то продвинулся, – ответил он на ее немой
вопрос. – Ваша тетушка, скажите... получала ли какое-нибудь письмо в день
смерти?
– Они все тут. Полиция их изучала.
Она проводила его в большую гостиную и достала из ящика
старомодную черную бархатную сумку с серебряной застежкой.
– Вот... В ней тетя Лили хранила все, что было в тот день!
Адвокат поблагодарил и вытряхнул содержимое на стол.
Мелкие деньги, два пряника, три вырезки из газет, «Жалоба
безработного» – дрянное стихотворение, напечатанное на клочке грубой бумаги,
старый календарь, камфара, две пары очков и три письма: одно – подписанное
«Кузина Люси», другое – счет за ремонт часов, третье – просьба о финансовой
помощи от какого-то благотворительного заведения.
Сэр Эдвард все тщательно осмотрел и, сложив в сумку, со
вздохом вернул Магдален:
– Спасибо. Не думаю, чтобы из этой корреспонденции можно
было извлечь что-то путное.
Вставая, он заметил, что из окна гостиной покойной тетушки
прекрасно видно крыльцо.
– Вы уже уходите? – спросила девушка.
– Да.
– Но... но, как вы полагаете, все будет хорошо?
– Тот, кто имеет отношение к правосудию, остерегается
принимать опрометчивые решения, – торжественно заявил адвокат.
Задумавшись, сэр Эдвард шел по улице. Теперь он располагал
всеми условиями задачи, но решение по-прежнему не приходило. Чего-то не
хватало, может быть, какой-то незначительной детали, которая позволила бы
соединить все части головоломки в единое целое.
Вдруг кто-то дотронулся до плеча адвоката, заставив
вздрогнуть. Это был Мэттью Воган, запыхавшийся и, видимо, бегом догонявший его.
– Приношу вам свои извинения, сэр. Я вел себя бестактно – у
меня скверный характер. Это поистине благородно с вашей стороны – ломать себе
голову над нашим делом. Прошу вас, допросите меня. Если я смогу хоть
чем-нибудь...
Сэр Эдвард вдруг выпрямился, глядя на другую сторону улицы,
по которой шел какой-то молодой человек.
Мэттью несколько обескураженно повторил:
– Если я смогу вам помочь...
– Вы уже это сделали, мой мальчик! Достаточно того, что вы
остановили меня именно на этом месте и заставили тем самым обратить внимание на
одну вещь: не будь вас, я прошел бы мимо. – Он показал пальцем на маленький
ресторанчик на противоположной стороне.
– Вы имеете в виду «Две дюжины дроздов»? – спросил Мэттью с
недоумением.
– Да, именно это.
