– «Быть может, завтра я проснусь, состарясь на десять тысяч
лет», – процитировал Энтони. – Думаю, инспектор, вы могли бы удовлетворить мое
вполне законное любопытство. Отбросьте официальную сдержанность и расскажите
мне все.
– Не имею права, сэр.
– Несмотря на то, что мы с вами так подружились, дорогой
инспектор?
– Ну ладно, сэр. Анна Розенбург была немецкой еврейкой и
жила в Хэмпстеде. Не имея никаких явных источников дохода, она становилась все
богаче с каждым годом.
– В отличие от меня, – заметил Энтони. – Мои источники
дохода вполне очевидны, и я с каждым годом становлюсь все беднее. Возможно, мне
следовало бы поселиться в Хэмпстеде. Я всегда слышал об этом месте только
хорошее.
– Одно время, – продолжал Веролл, – она занималась скупкой
поношенной одежды...
– Это все объясняет, – прервал Энтони. – Помню, после войны
я продавал свою форму – не полевую, а все остальное. Вся квартира была набита
красными брюками и золотыми галунами, представленными в лучшем виде. Ко мне в
«Роллс-Ройсе» приехал толстяк в клетчатом костюме в сопровождении слуги с
огромной сумкой. Он предложил за все один фунт десять шиллингов. В конце концов
я добавил охотничью куртку и цейсовский бинокль, чтобы получить хотя бы два
фунта. По сигналу хозяина слуга открыл сумку, запихнул туда все, а толстяк
швырнул мне десятифунтовый банкнот и потребовал сдачу.
– Лет десять назад, – снова заговорил инспектор, – в Лондон
прибыли несколько испанских политических беженцев – среди них некий дон
Фернандо Феррарес с молодой женой и ребенком. Они были очень бедны, а жена
тяжело болела. Анна Розенбург пришла к ним и спросила, нет ли у них чего на
продажу. Дона Фернандо не было дома, и его жена решила расстаться с чудесной,
богато расшитой испанской шалью – одним из последних подарков мужа перед их
бегством из Испании. Когда дон Фернандо вернулся и услышал о продаже шали, он
страшно разгневался и решил вернуть ценную вещь. Но когда ему наконец удалось
разыскать Анну Розенбург, та заявила, что уже перепродала шаль женщине, имени
которой она не знает. Дон Фернандо был в отчаянии. Спустя два месяца его ударили
ножом на улице, и он умер от ран. С этого времени у Анны Розенбург появилось
подозрительное количество денег. В течение последующих десяти лет ее дом был
взломан не менее восьми раз. Первые четыре попытки оказались тщетными – ничего
не было украдено, но в следующие четыре раза воры похитили ряд вещей, в том
числе расшитую шаль.
Инспектор умолк, но заговорил снова, подчиняясь
нетерпеливому жесту Энтони:
– Неделю назад Кармен Феррарес, молодая дочь дона Фернандо,
прибыла в Англию из французского монастыря, где она воспитывалась. Первым делом
она разыскала в Хэмпстеде Анну Розенбург. Одна из служанок сообщила, что между
ними произошла бешеная ссора, а уходя, Кармен Феррарес крикнула старухе: «Вы
еще пожалеете! Все эти годы вы богатели за ее счет, но я клянусь, что в конце
концов она принесет вам несчастье! Вы не имеете на нее морального права, и
настанет день, когда вы пожалеете, что вообще видели Шаль Тысячи Цветов!»
Через три дня Кармен Феррарес таинственно исчезла из отеля,
в котором она остановилась. В ее комнате была обнаружена бумага с именем и
адресом Конрада Флекмана, а также записка от человека, якобы являющегося
антикваром, где спрашивалось, не хочет ли Кармен Феррарес продать вышитую шаль,
которая, как он полагает, находится в ее распоряжении. Адрес в записке оказался
фальшивым.
Ясно, что шаль – средоточие всей тайны. Вчера утром Конрад
Флекман приходил к Анне Розенбург. Она заперлась с ним на целый час, а после
его ухода была вынуждена лечь в постель, настолько ее потряс разговор с ним.
Тем не менее Анна Розенбург приказала впустить Флекмана, если он снова придет
повидать ее. Около девяти вечера она ушла из дому и не вернулась. Ее обнаружили
сегодня утром в доме, где проживал Конрад Флекман, заколотой ножом в сердце. На
полу рядом с ней нашли... как вы думаете, что?
– Шаль Тысячи Цветов? – выдохнул Энтони.
– Нечто более зловещее – раскрывающее всю тайну шали и ее
истинную цену. Простите, думаю, это шеф.
Послышался звонок, инспектор вышел. Энтони, сдерживая
нетерпение, стал ждать его возвращения. Теперь его не беспокоила ситуация, в
которой он очутился. Как только полицейские возьмут его отпечатки пальцев, они
осознают свою ошибку...
А потом, может быть, позвонит Кармен...
Шаль Тысячи Цветов! Какая странная история – и как она
подходит к этой экзотической смуглой красавице...
Кармен Феррарес...
Энтони с трудом очнулся от грез. Почему задерживается
инспектор? Он встал и открыл дверь. В квартире было тихо. Неужели полицейские
ушли, не сказав ему ни слова?
Энтони вышел в соседнюю комнату. Она была пуста, как и
гостиная, – и не просто пуста. Боже милостивый! Его эмали! Его серебро!
Он быстро обошел всю квартиру. Везде было то же самое. Все
комнаты обчищены, и все ценные вещи – а Энтони обладал отменным вкусом
коллекционера – бесследно исчезли.
Стиснув руками голову, Энтони со стоном поплелся к стулу. Но
звонок в дверь вынудил его подняться. На пороге стоял Роджерс.
– Простите, сэр, – заговорил швейцар, – но джентльмены
думали, что вам может что-нибудь понадобиться.
– Джентльмены?
– Двое ваших друзей, сэр. Я помог им упаковывать вещи. К
счастью, у меня в подвале нашлись два хороших ящика. – Его взгляд устремился на
пол. – Я постарался вымести всю солому, сэр.
– Вы упаковывали вещи? – простонал Энтони.
– Да, сэр. Разве вы этого не хотели? Высокий джентльмен
велел мне все упаковать, а так как вы были заняты разговором с другим
джентльменом в задней комнате, я не стал вас беспокоить.
– Я с ним не разговаривал, – сказал Энтони. – Это он говорил
со мной, черт бы его побрал.
Роджерс кашлянул.
– Очень сожалею, что вам пришлось это сделать, сэр, –
пробормотал он.
– Что сделать?
– Расстаться с вашими маленькими сокровищами, сэр.
– Что-что? Ах да. Ха-ха! – Энтони невесело усмехнулся. –
Полагаю, они уже уехали? Я имею в виду... мои друзья.
– Да, сэр. Я погрузил ящики в такси, высокий джентльмен
снова поднялся наверх, а потом они оба спустились и сразу же уехали...
Простите, сэр, что-нибудь не так?
У Роджерса были все основания для этого вопроса. Стон,
который издал Энтони, неизбежно вызывал подобные предположения.
– Спасибо, Роджерс. Все не так, но я понимаю, что вас не в
чем винить. Идите, мне нужно позвонить по телефону.
