— В каком смысле?
— Он думал только о своей выгоде. Лоуренс утверждает, это в
корне неправильная позиция. И дедушка был очень большим индивидуалистом. Такие
черты должны отмирать со временем, как вы считаете?
— Что ж, — довольно резко сказал я, — он, собственно, и
умер.
— Не такая уж это трагедия, — заметил Юстас. — Не хочу
показаться жестоким, но по-моему, в этом возрасте уже нельзя по-настоящему
радоваться жизни.
— И твой дед уже не радовался?
— Естественно, нет. И в любом случае он умер вовремя. Он…
Юстас смолк, увидев входящего в классную комнату Лоуренса.
Мистер Браун принялся рыться в книгах на столе, но мне
показалось, краешком глаза он наблюдает за мной.
Наконец молодой человек взглянул на наручные часы и сказал:
— Пожалуйста, будь здесь ровно в одиннадцать, Юстас. Мы
очень много пропустили за последние несколько дней.
— О кей, сэр.
Юстас неторопливо направился к двери и вышел, что-то
насвистывая. Лоуренс Браун метнул еще один настороженный взгляд в мою сторону и
нервно облизал губы. Я был уверен — он вернулся в классную комнату с
единственной целью поговорить со мной.
Наконец после нескольких бессмысленных манипуляций,
долженствующих изображать поиски нужной ему книги, Лоуренс заговорил:
— Э-э… И насколько же они продвинулись в следствии?
— Они?
— Полицейские.
Его ноздри задрожали. Мышь в ловушке, подумалось мне.
Настоящая мышь в ловушке.
— Они не поверяют мне свои секреты, — ответил я. — О! Мне
показалось, помощник комиссара — ваш отец.
— Так оно и есть, — подтвердил я. — Но естественно, он не
разглашает служебной тайны.
Я говорил намеренно напыщенным тоном.
— Значит, вы не знаете, как… Что… Если… — его голос
сорвался. — Они никого не собираются арестовывать?
— Насколько мне известно, пока нет. Но повторяю, я не в
курсе дела. «Напугай их», — говорил мне инспектор Тавернер. Что ж, Лоуренс
Браун был явно напуган.
Он, страшно нервничал, зачастил:
— Вы не представляете себе, что это такое… Это напряжение…
Не знаешь, как… Я имею в виду, они просто приходят и уходят… Задают дурацкие
вопросы, как будто не имеющие никакого отношения к делу…
Молодой человек резко смолк. Я ждал. Он хочет поговорить —
что ж, пусть говорит.
— Вы здесь были в тот день, когда главный инспектор сделал
то чудовищное предположение? Относительно меня и миссис Леонидис?.. Чудовищное
предположение! И ведь ничего нельзя поделать. Нельзя… запретить людям строить
догадки! И все это так несправедливо! Просто потому, что она… была гораздо
моложе мужа… Это ужасная мысль, ужасная! Я чувствую… Не могу не чувствовать…
Это организованный заговор!
— Заговор? Интересно.
Это было действительно интересно, хотя и не в том смысле, в
каком понял молодой человек.
— Эта семья, вы знаете… В семье мистера Леонидиса никогда не
любили меня. Всегда меня чуждались. Я всегда ощущал их презрение.
У Лоуренса затряслись руки.
— Просто потому, что они всегда были богаты и могущественны.
Они смотрели на меня свысока. Кто я для них? Всего лишь жалкий учителишка,
человек, отказавшийся от воинской службы. Но у меня были на это веские
основания! Были!
Я промолчал.
— Ладно, — взорвался Лоуренс. — Пусть я… испугался!
Испугался — вдруг не потяну, вдруг в нужный момент не сумею заставить себя
нажать спусковой крючок. Как можно быть уверенным, что убиваешь именно нациста,
а не простого деревенского паренька, не имеющего никаких политических убеждений
и просто призванного в армию? Я убежден: война — это зло и несправедливость.
Твердо убежден.
Я продолжал молчать. Молчание сейчас было уместней любых
реплик, потому что Лоуренс Браун спорил с собой, раскрывая при этом скрытые
доселе стороны своей души.
— Все постоянно смеются надо мной. — Голос его задрожал. — У
меня какая-то феноменальная способность всегда выглядеть смешным. Не то чтобы я
трус, но я все время делаю все невпопад. Однажды я бросился в горящий дом
спасать женщину, но сразу же заблудился в комнатах, потерял сознание от удушья,
и пожарникам пришлось долго разыскивать меня. Я слышал потом, как они говорили:
«И чего этот идиот полез не в свое дело?» Я вечный неудачник, и все вечно
недовольны мной. Тот, кто убил мистера Леонидиса, подстроил все так, чтобы
подозрение падало на меня. Убийца хотел погубить меня!
— А что вы можете рассказать о миссис Леонидис? — спросил я.
Лоуренс вспыхнул и стал чуть больше похож на человека и чуть
меньше — на мышь.
— Миссис Леонидис — это ангел, — сказал он. — Ангел. Ее
нежность и доброта по отношению к старому мужу достойны восхищения. И
подозревать ее в отравлении смешно, просто смешно! И как этот меднолобый
инспектор не понимает этого!
— Он настроен с некоторым предубеждением, — пояснил я, —
из-за большого количества раскрытых дел об отравлениях пожилых мужей нежными
молодыми женами.
— Несносный болван! — сердито отрезал Лоуренс Браун.
Он подошел к книжному шкафу и принялся рыться в нем. Решив,
что у учителя мне больше ничего не удастся вытянуть, я медленно вышел из
классной комнаты.
Глава 17
Когда я шел по коридору, слева от меня неожиданно
распахнулась дверь, и откуда-то сверху мне под ноги свалилась Джозефина.
Она появилась так эффектно, как появляется дьявол в
старомодном пантомиме. Лицо и руки были перепачканы пылью, с одного уха
свешивалась густая длинная паутина.
— Ты откуда, Джозефина?
Я заглянул в открытую дверь. Несколько ступенек вели наверх,
в прямоугольное чердачное помещение, в глубине которого маячило несколько
больших котлов.
— Из котельной.
— А что ты там делала?
— Расследовала, — деловито сообщила Джозефина.
— Но что можно расследовать в котельной?
На это Джозефина просто сказала:
— Мне нужно умыться.
— Это уж непременно.
Девочка исчезла за дверью ближайшей ванной комнаты, потом
выглянула оттуда и спросила:
