И я пошла за ней.
София замолчала.
— Говорите, девочка любила кататься на двери? Кто знал про
это?
София пожала плечами:
— Да все в доме, пожалуй. — Кто пользовался этим домиком?
Садовники? София помотала головой:
— Никто к нему и не приближается.
— И этот дворик из дома не просматривается?
— Инспектор Тавернер подытожил:
— Значит, практически любой мог проскользнуть сюда незаметно
и подстроить эту ловушку. Хоть и очень ненадежную…
Он замолчал и снова задумчиво повращал дверь на петлях
туда-сюда.
— Наверняка тут не рассчитаешь. Либо попадание, либо промах.
И скорей, промах, чем попадание. Но Джозефине не повезло: в ее случае было
попадание.
София содрогнулась, а Тавернер перевел взгляд на пол и
принялся рассматривать белеющие на нем выбоины.
— Похоже, злоумышленник сначала поэкспериментировал…
Проверял, как будет падать камень… В доме никто ничего не слышал?
— Нет. Ни у кого и в мыслях не было ничего дурного, пока я
не пошла за Джозефиной и не нашла ее здесь… распростертую на полу лицом вниз, —
голос Софии чуть дрогнул. — Голова у нее была вся в крови.
— Это ее шарф? — тавернер указал на клетчатый шерстяной
шарфик, валяющийся чуть в стороне.
— Да.
С помощью шарфа инспектор осторожно поднял с пола кусок
мрамора.
— Здесь могли остаться отпечатки пальцев, — сказал он, но
без особой надежды в голосе. — Правда, тот, кто это сделал, наверняка был
осторожен…
— И спросил меня:
— Что тебя так заинтересовало?
Я разглядывал деревянный стул со сломанной спинкой, стоявший
поодаль у стены. На его сиденье чернелось несколько комков свежей земли.
— Любопытно, — сказал Тавернер. — Кто-то забирался на этот
стул с грязными ногами. Зачем ему это понадобилось?
Он потряс головой.
— Когда именно нашли девочку, мисс Леонидис?
— Вероятно, около пяти минут второго.
— А Нэнни видела Джозефину двадцатью минутами раньше.
Кто-нибудь сегодня до без пятнадцати час выходил на задний двор?
— Понятия не имею. Разве что сама Джозефина. Она каталась
здесь на двери после завтрака.
Тавернер кивнул.
— Значит, начиная с того времени и до без четверти час
кто-то подошел к прачечной и устроил здесь ловушку для Джозефины. Говорите, это
упор от главной двери? Вы не заметили, когда он пропал оттуда?
София покачала головой.
— Сегодня дверь не держали открытой: слишком холодно.
— Вы не знаете, кто где находился в течение утра?
— Я выходила прогуляться. Юстас и Джозефина занимались в
классной комнате до половины первого с перерывом в половине одиннадцатого.
Отец, кажется сидел все утро в библиотеке.
— А ваша мать?
— Когда я вернулась с прогулки, она только-только вышла из
спальни — это было приблизительно в четверть первого. Мама не любит вставать
рано. Мы вернулись в дом. Я последовал за Софией в библиотеку. Филип с бледным,
осунувшимся лицом сидел в кресле. У его коленей, тихо плача, примостилась
Магда.
— Из госпиталя звонили? — спросила София.
Филип отрицательно покачал головой.
Магда всхлипнула.
— Почему мне не позволяют поехать к ней! Мое дитя…
Мое смешное безобразное дитя. Я дразнила ее подкидышем
троллей и страшно этим сердила… Как я могла быть столь жестокой?! И теперь она
умрет… Я знаю, она умрет…
— Замолчи, дорогая, — сказал Филип. — Замолчи. Бога ради.
Я почувствовал, что мое присутствие здесь неуместно,
незаметно вышел из библиотеки и отправился на розыски Нэнни. Старая женщина
сидела на кухне, тихо плача в передник.
— Это наказание мне, мистер Чарлз, за мои скверные мысли.
Наказание, вот что это такое.
Я не стал уточнять, какие именно мысли она имеет в виду.
— В этом доме обитает зло. Вот что здесь обитает. Я не
хотела этого замечать, не хотела поверить в это. Но теперь верю. Кто-то убил
хозяина, и он же пытался убить маленькую Джо.
— А зачем кому-то убивать Джозефину?
Нэнни выглянула из-за передника одним внимательным глазом.
— Вы достаточно хорошо представляете себя, что это был за
ребенок, мистер Чарлз. Она хотела все знать — это у нее с самого детства.
Бывало, крошка пряталась под обеденным столом и подслушивала разговоры
служанок, а потом все им же и выкладывала. Чувствовала себя при этом страшно
важной персоной. Понимаете, она всегда была обделена вниманием и лаской матери.
Джозефина, в отличие от первых двух, — некрасивый ребенок. Маленькая дурнушка.
«Подкидыш троллей», — называла ее миссис. Я всегда порицала миссис за это.
Убеждена, именно такое отношение и озлобило девочку. Но Джозефина в какой-то
мере поквиталась за обиду тем, что стала вынюхивать у окружающих разные секреты
и давала им понять о своей осведомленности. Но это совсем небезопасно делать,
когда где-то рядом ходит отравитель! Конечно, это было совсем небезопасно
делать. В связи с этим мне пришла в голову одна мысль.
— А вы не знаете, где она хранила маленький черный блокнот,
ну тот, в который все записывала? — спросил я.
— Я понимаю, о чем вы говорите, мистер Чарлз. Джозефина
берегла его как зеницу ока. Однажды я увидела, как она лизала карандаш и писала
в блокнотике и потом снова лизала карандаш. И я ей сказала тогда: «Не лижи
грифель, отравишься!» А она мне: «Нет, не отравлюсь, потому что в грифеле
никакого свинца нет, а есть только уголь». Хотя я не понимаю, как так может
быть: ведь если предмет называется «свинцовый карандаш», то, наверное, все-таки
потому, что сделан он из свинца.
— Я вас понимаю, — согласился я. — Но в этом случае
Джозефина действительно была права. — (Джозефина всегда была права.) — Так как
насчет этого блокнотика? Вы не знаете, где она его хранила?
— Понятия не имею, сэр. Берегла его как зеницу ока.
— А когда ее нашли, блокнотика при ней не было?
— О нет, мистер Чарлз, не было.
Значит, блокнотик кто-то взял? Или Джозефина прячет его в
своей комнате? Я решил пойти посмотреть. Где находится комната Джозефины, я не
знал, но когда я в нерешительности шел по коридору, из-за одной из дверей
раздался голос Тавернера:
