Я вспомнил слова Эдит де Хэвилэнд, произнесенные со странной
интонацией: «Это чувство граничит с идолопоклонством». Не Клеменси ли она имела
в виду?
«Больше всех на свете Роджер любил своего отца, — подумал я.
— Даже больше своей жены, хоть он и предан ей всей душой».
Я впервые понял, насколько сильно желала Клеменси владеть
Роджером безраздельно. Он был ее ребенком, кроме того, что был ее мужем и
возлюбленным.
К дому подъехала машина.
— Привет! — сказал я. — А вот и Джозефина!
Из машины вышли Джозефина и Магда. У девочки была
забинтована голова, но в остальном она выглядела прекрасно.
— Как там мои золотые рыбки? — сразу же спросила она и
двинулась навстречу нам по направлению к декоративному садику с прудом.
— Дорогая моя! — вскричала Магда.
— Не суетись, мама, — сказала Джозефина. — Со мной все в
порядке. И я терпеть не могу излишней опеки.
Магда заколебалась. Я знал, что в действительности Джозефина
была готова к выписке уже несколько дней назад и ее держали в госпитале только
по просьбе инспектора Тавернера, который не мог гарантировать безопасность
девочки до тех пор, пока подозреваемые не окажутся за решеткой.
— Смею предположить, свежий воздух пойдет Джозефине только
на пользу, — сказал я Магде. — Я присмотрю за ней.
Я догнал Джозефину по дороге к пруду.
— Тут много чего произошло, пока ты лежала в госпитале, —
сообщил я. Джозефина не ответила. Близоруко щурясь, она смотрела в пруд.
— Я не вижу Фердинанда, — сказала девочка.
— Фердинанд это который?
— С четырьмя хвостами.
— Забавная порода. Мне нравится вон та, ярко-золотистая.
— Самая заурядная рыбешка.
— Я вон от той белой, изъеденной молью, не в восторге.
Джозефина одарила меня презрительным взглядом.
— Это шебункин. Такая рыбка стоит намного… Гораздо больше
простой золотой.
— Тебе не интересно узнать, что тут происходило в твое
отсутствие, Джозефина?
— А я и так все знаю.
— Ты знаешь, что обнаружилось второе завещание, по которому
все деньги достались Софии?
Джозефина скучающе кивнула.
— Мама мне сказала. Вообще-то я и без нее это знала.
— То есть ты слышала какие-то разговоры в госпитале?
— Нет. Я просто знала, что дедушка оставил все деньги Софии.
Я собственными ушами слышала, как он ей говорил это.
— Ты опять подслушивала?
— Ага. Я люблю подслушивать.
— Подслушивать некрасиво. И запомни, тот, кто подслушивает,
ничего хорошего о себе никогда не услышит.
Джозефина как-то странно взглянула на меня:
— А я слышала, что дедушка сказал Софии обо мне, если вы об
этом. — И добавила: — Нэнни приходит в страшную ярость, когда застает меня за
подслушиванием. Она говорит, что подобные занятия не к лицу юным леди.
— И она абсолютно права.
— Фи, — Джозефина презрительно сморщила нос. — В наше время
юные леди давно перевелись.
Я переменил тему разговора.
— Ты немножко опоздала к интересному событию, — сказал я.
Главный инспектор Тавернер арестовал Бренду и Лоуренса.
Я ожидал, что Джозефину как юного сыщика страшно
заинтересует это сообщение, но она только повторила тем же скучающим тоном:
— Ага. Я знаю.
— Ты не можешь этого знать. Это произошло только что.
— Нам навстречу ехала машина, в которой сидели инспектор
Тавернер, сыщик в замшевых ботинках и Бренда с Лоуренсом, — и я сразу поняла,
что их арестовали. Надеюсь, инспектор Тавернер предъявил им ордер на арест. Это
обязательно, сами знаете.
Я заверил девочку, что Тавернер действовал в строгом
соответствии с законом.
— Я должен был рассказать им о письмах, — сказал я
извиняющимся тоном. — Я нашел их за котлом на чердаке. Конечно, я должен был
оставить за тобой право сообщить о письмах полиции, но тебя вывели из строя.
Джозефина осторожно потрогала голову.
— Меня могли ведь и убить, — самодовольно сказала она. — Я
же говорила — настало время для второго убийства. Прятать письма за котлом,
конечно, глупо. Я сразу обо всем догадалась, когда увидела Лоуренса выходящим
из котельной. Понятное дело, он там что-то прятал — чем еще можно заниматься на
чердаке?
— Но я думал… — начал я и смолк, заслышав повелительный
голос Эдит де Хэвилэнд.
— Джозефина! Джозефина! Сейчас же иди сюда!
Джозефина вздохнула.
— Начинается. Я пойду, пожалуй. С тетей Эдит опасно спорить.
И она побежала через лужайку. Я неторопливо последовал за ней.
Обменявшись несколькими словами с тетей Эдит, Джозефина
прошла в дом, а я присоединился к сидящей на террасе в плетеном кресле старой
леди. Сегодня утром она выглядела полностью на свой возраст, и меня потрясло
выражение усталости и страдания на ее старом больном лице. Заметив мой
восторженный взгляд, мисс де Хэвилэнд попыталась улыбнуться.
— Ребенок как будто полностью оправился, — сказала она. — За
ней нужно получше присматривать. Впрочем… полагаю, теперь в этом не будет
необходимости? — Тетя Эдит вздохнула. — Я рада, что все кончилось. Но какой
позор! Если уж вас арестовывают по обвинению в убийстве, нужно, по крайней
мере, сохранять чувство собственного достоинства. Терпеть не могу таких людей,
как Бренда, которые впадают в истерику и визжат от страха. Никакой силы воли.
Лоуренс Браун был похож на затравленного кролика.
Я испытал неясное чувство жалости.
— Бедняги!
— Да… Бедняги. Надеюсь, у нее хватит ума позаботиться о
себе? Я имею в виду приличного адвоката… И все такое прочее.
Странно, как сочеталось в них всех, с одной стороны, острая
неприязнь к Бренде и, с другой — благородная забота о ее защите в суде.
Эдит де Хэвилэнд продолжала:
— Интересно, как долго все это протянется?
Я ответил, что дело будет сначала рассмотрено в полиции,
потом передано в суд. Три-четыре месяца, вероятно. А по вынесении приговора еще
можно будет подать апелляцию.
