Я привстал с кресла.
— Если так, — подхватил отец, — девочке по-прежнему грозит
опасность. Ты это имеешь в виду? — Да. И будет грозить до тех пор, пока
Джозефину не отправят в Швейцарию.
— А она хочет ехать?
Я задумался.
— Едва ли.
— Значит, вероятно, она еще не уехала, — сухо сказал отец. —
Но пожалуй, ты прав: девочке действительно грозит опасность. Тебе лучше
отправиться в Суинли-Дин немедленно.
— Юстас? — в отчаянии спросил я. — Клеменси?
— По-моему, — мягко заговорил отец, — все факты указывают на
совершенно определенное лицо… Странно, что ты не видишь этого сам… Я…
В дверь заглянул Гловер:
— Извините, мистер Чарлз, вас к телефону. Мисс Леонидис из
Суинли-Дин. Что-то срочное.
Это казалось ужасным повторением уже происходившей ранее
сцены. Неужели Джозефина опять пала жертвой преступника? И на этот раз злодей
не совершил ошибки?..
Я бросился к телефону:
— София? Я слушаю.
В голосе Софии звучало глубокое отчаяние:
— Чарлз, ничего не кончилось. Убийца по-прежнему среди нас.
— О чем ты? Что случилось? Джозефина?..
— Не Джозефина. Нэнни.
— Нэнни?
— Да. Это какао… Джозефина отказалась от своего какао и
оставила чашку на столе в холле. Нэнни было жалко выливать его — и она выпила
какао сама.
— Бедная Нэнни. Ей очень плохо?
Голос Софии задрожал и сорвался:
— О, Чарлз! Она умерла.
Глава 24
Кошмарные события вновь захлестнули нас.
Именно так я расценивал ситуацию, когда мы с Тавенером
выезжали из Лондона. Это было как бы повторением нашей предыдущей поездки.
Время от времени с губ Тавенера срывались проклятия. Что касается меня, то я
тщетно пытался сосредоточиться и глупо твердил:
— Так все-таки это не Бренда с Лоренсом. Не Бренда с
Лоренсом…
Был ли я до конца уверен, что это сделали они? Их виновность
была бы большим облегчением. Как радостно было избавиться от необходимости
думать о других, более зловещих возможностях…
Они полюбили друг друга. Утешались надеждой, что осталось
недолго ждать, когда старый супруг Бренды отойдет в мир иной… однако даже я
сомневался в том, что они на самом деле желали его смерти. Мне почему-то
казалось, что безнадежность несчастной любви и подавляемые желания устраивали
их ничуть не меньше, а, может быть, даже и больше, чем повседневная супружеская
жизнь. Бренда не производила впечатления страстной натуры. Она была слишком
анемична, бездеятельна. Ей хотелось романтики. И, мне думалось, Лоренс тоже
принадлежал к числу людей, которым больше удовольствия доставляют разочарования
и смутные мечты о будущем, чем конкретное удовлетворение плотских желаний.
Они попались в капкан и, охваченные ужасом, даже не
попытались из него выбраться. Лоренс совершил немыслимую глупость, не уничтожив
письма Бренды. Правда, Бренда, по-видимому, уничтожила его письма, потому что
их не нашли. И уж наверняка это не Лоренс пристраивал кусок мрамора на верхней
планке двери в кладовке. Все это сделал некто другой, и с лица его еще не
сорвана маска.
Мы подъехали к парадному входу. В холле находился незнакомый
мне человек в гражданской одежде. Он поздоровался с Тавенером, и Тавенер отвел
его в сторону.
Я обратил внимание на багаж, сложенный в холле. Вещи были
снабжены наклейками с адресом и готовы к отправке. Пока я рассматривал багаж,
по лестнице спустилась Клеменси и вошла в холл через распахнутую дверь. На ней
были то же самое красное платье с накинутым поверх него пальто из твида и
красная фетровая шляпка.
— Вы успели как раз вовремя, чтобы попрощаться, Чарльз, —
сказала она.
— Вы уезжаете?
— Сегодня вечером мы уезжаем в Лондон. Наш самолет вылетает
завтра рано утром.
Она была спокойна и улыбалась, но во взгляде мне почудилась
настороженность.
— Вам, наверное, нельзя сейчас уезжать?
— Это еще почему? — резко спросила она.
— Но ведь еще одна смерть…
— Смерть нянюшки не имеет к нам никакого отношения.
— Возможно. Но все равно…
— Почему вы сказали «возможно»? Это действительно не имеет к
нам никакого отношения. Мы с Роджером были наверху, заканчивали упаковку
багажа. И мы не спускались вниз ни разу, пока это какао стояло на столе в
холле.
— Чем вы можете это доказать?
— Могу подтвердить это в отношении Роджера, а Роджер может
подтвердить то же самое в отношении меня.
— И, кроме этого, у вас нет никакого подтверждения вашего
алиби? Не забудьте, что вы являетесь мужем и женой.
— Вы просто невыносимы, Чарльз! — в гневе воскликнула она. —
Мы с Роджером уезжаем…. чтобы начать независимую жизнь. Зачем, черт побери, нам
могло бы понадобиться отравлять славную глупую старуху, которая никогда не
причинила нам никакого зла?
— Возможно, вы намеревались отравить не ее.
— Еще менее вероятно, чтобы мы захотели отравить ребенка.
— Это во многом зависит от того, что это за ребенок, не так
ли?
— Что вы хотите этим сказать?
— Джозефина ведь не совсем обычный ребенок. Она многое знает
об окружающих. Она…
Я остановился на полуслове. Из двери, ведущей в гостиную,
появилась Джозефина. Как всегда, она ела яблоко, и над его розовым округлым
бочком ее глазенки сверкали каким-то омерзительным удовольствием.
— А нянюшку отравили, — сообщила она. — Совсем так же, как и
деда.
Правда, ведь все ужасно интересно?
— Это тебя ничуть не расстроило? — сурово спросил я. — Ты
ведь ее любила?
— Не особенно. Она вечно бранила меня то за одно, то за
другое.
Всегда суетилась.
— Ты хоть кого-нибудь любишь, Джозефина? — спросила
Клеменси.
Джозефина перевела на нее тяжелый неприятный взгляд.
— Люблю тетю Эдит, — заявила она. — Очень люблю. Могла бы
любить Юстаса, только он по-свински ко мне относится, и ему совсем не интересно
узнать, кто все это сделал.
