Пришел Вадим, нагруженный яркими банками.
– Куда сейчас? – спросил он, садясь за руль и открывая банку.
– Что за дрянь ты пьешь? – спросила Соня.
– Какой-то апельсиновый напиток.
– Если ее нет дома, то рано или поздно она все равно там появится, и я задушу ее своими руками. Она украла у меня все: даже помаду, не говоря уже о пистолетах, индийском ножичке, деньгах, зажигалке… Но самое главное: она все знает. Она все раскусила. Она не жилец, ты хоть это понимаешь?
Но Вадим не любил говорить. Его дело было – гнать машину и выполнять то, что ему было приказано. Он принадлежал к типу людей, которым, в силу определенных комплексов, просто необходимо подчиняться кому-нибудь. Он был предан Соне как собака. Хорошо тренированная, здоровенная собака с крепкими мускулами и зубами, способная разорвать на части любого, кто приблизится к его хозяйке.
Андрей был лишним человеком. Так посчитал Вадим и придумал способ, как от него избавиться. Он просто сказал Соне, что Андрей – бывший одноклассник Тани Ивановой. Это решило все. Соня даже разбираться не стала. «Его надо убрать», – проронила она. Вадим не знал, что она и сама уже давно подумывала о том, чтобы избавиться от «третьего рта». Кроме того, ей приходилось спать с обоими, хотя в постели ее больше устраивал Вадим. И еще одно обстоятельство сильно мешало их общему делу: Андрей страшно ревновал Соню к Вадиму и постоянно устраивал сцены. Особенно часто это происходило в те вечера, когда они втроем, усевшись прямо на полу, нюхали кокаин. Сначала все было хорошо. Очень хорошо. Настолько хорошо, что ей казалось, что она любит весь мир, включая всех знакомых и незнакомых людей. Ей казалось, что у нее впереди вся жизнь. Что как только она соберет необходимую сумму и уедет из этой страны, так все сразу и изменится. Она забеременеет, родит ребенка, и они вдвоем или втроем будут жить где-нибудь в Альпах, в двухэтажном домике… У них будут собаки, ньюфаундленд и сенбернар, она назовет их Луи и Филипп… Но потом все как-то менялось, блаженство уступало место безотчетному страху перед завтрашним днем. Соня панически боялась тюрьмы. Работая чисто, без следов, она просчитывала каждый их шаг, каждую секунду, каждую мелочь, чтобы только не попасться.
Трехкомнатную квартиру, которую она, напоив до смерти ее хозяина-алкоголика, переоформила на себя – причем законным образом, подсунув несчастному вдовцу на подпись доверенность на ведение всех его дел, – они втроем сделали своей штаб-квартирой, куда приезжали, когда обделывали дела в Тарасове.
Но вскоре им стало тесно, и они расширились в прямом смысле этого слова. Мошенническим путем перекупили соседнюю квартиру и обставили ее в соответствии с растущими Сониными запросами. Прорубили дверь.
Две квартиры – черная и белая – стали для них, после Маркса, вторым домом. Сюда они привозили свои будущие жертвы и либо расправлялись с ними здесь же, либо, припугнув, заставляли выплачивать крупные суммы денег. В первую очередь это был рэкет чистой воды. И действовали они безо всякой «крыши», на свой страх и риск, не желая связывать себя перед отъездом за границу какими-либо обязательствами. Независимость была одним из главных принципов их работы и жизни.
Но кокаин сделал свое дело. С ним было хорошо, без него – плохо. Соня не хотела признаваться себе в том, что это именно наркотик привел к тому, что они с Вадимом убили Андрея. А ведь он любил ее, шел навстречу самым безумным ее затеям и выполнял все ее прихоти. Это был рисковый, азартный и смелый человек.
Этот первый день без Андрея, с четким пониманием того, что в их квартире лежит его окровавленное тело, прошел для нее тяжело. Не помог даже кокаин. Больше того – он, призванный успокаивать ее и делать счастливой, испортил все дело.
И вот сейчас, сидя в машине и мучаясь от бессилия, Соня поняла, что устала. От великого напряжения, от бессонницы, от разработки новых планов, от риска быть схваченной или убитой, от изнуряющих ночей в постели с двумя здоровыми мужчинами, от кокаина и сигарет, от страха…
…Она закрыла лицо руками. Замотала головой, не желая сдаваться.
– Ее надо найти, – проронила она. – Скорее всего эта сыщица поехала в Маркс. Больше ей негде быть. Я чувствую, понимаешь, чувствую, что они с Марго спелись. Сначала, когда я увидела их вместе возле дома Ивановой, я подумала, что Марго ничего не расскажет ей про письмо. Но теперь поняла: она ей все рассказала. Потому что Марго одной не справиться. Она испугалась. Получить наследство на двоих – не забывай, в Маркс едет Карл Либен, – это хорошо, конечно, но надо подумать и о своей шкуре. Ты все понял? Все они сейчас должны встретиться в Марксе. Там мы их и накроем. Заберем папки, сложим их вместе, найдем человека, который переведет текст (да хоть мой отец, если он, конечно, что-нибудь еще помнит), и выясним, где находится богатство Либенов. Ну же, поехали!.. – И она, словно пытаясь сдвинуть машину с места, качнулась всем телом вперед.
Глава 17
ЧЕТЫРЕ ЗЕЛЕНЫЕ ПАПКИ
Мы въехали в Маркс в полдень. Навстречу нам летели аккуратные, умытые дождем одноэтажные домики с садами, огороды, пруды, небольшие мосты и лесочки. Сельский пейзаж, какой обычно изображают на банках с тушеной говядиной.
– Вот здесь направо, а потом сразу влево, второй дом, – диктовала не в меру возбужденная Маргарита. Мы подъезжали к ее дому.
– Неужели он уже там? Наверно, Маша дала ему ключ.
Мы поставили машину под окнами и вошли в подъезд. Кругом не было ни души. Словно все население города вымерло или ушло на фронт (что в принципе одно и то же).
Поднялись по лестнице, Марго позвонила в свою дверь. Потом постучала.
– Никого, – взволнованно прошептала она. – Наверное, с ним что-нибудь случилось.
Открыла квартиру, и мы вошли.
Она обошла все кругом.
– Его здесь не было.
Зашла соседка, услышав голоса на площадке.
– Приехал-приехал твой дядя. Представительный такой мужчина.
– Где он? – почти заорала Марго. – Куда он делся-то?
– Они с фотографом здесь были.
– С каким? – Марго позеленела и побледнела одновременно. – Со Штраухом?
– Ну да. Он твоего дядю и увел к себе.
Марго так странно посмотрела на бедную соседку, что та, испугавшись ее, быстро ушла к себе.
– Штраух – ее отец. Отец Сони. Они заодно. Надо спасать дядю.
– Я лично хочу пить. Есть в этом доме вода или нет?
– В этом доме ничего, кроме тоски и дохлых мух, – нет. Ясно? Пока ты будешь тут пить, моего дядю, единственную мою надежду в жизни, убьют и закопают вот на этом кладбище.
– Тогда чего же ты переживаешь? Вот будут нести тело – мы сразу и увидим.
Я предложила Саше теплую фанту, которая лежала в машине, и он согласился.
– Где живет Штраух? – спросила я, чувствуя, что еще немного, и я упаду без сил. Все-таки весь день за рулем, а позади бессонная ночь, наполненная кошмарами. Да еще эта путаница с папками и рукописями. Глаза мои слипались, ноги дрожали в коленях от усталости, руки отказывались держать руль.
