Шелковый халатик соскользнул на пол. Соня, оставшись в одной сорочке, нырнула в постель, зарылась в простыню между Андреем и Вадимом и, помечтав немного, уснула.
Глава 7
ТЕАТР, ГЕРМАН И ДРУГИЕ ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
В нашем городе несколько театров. Но занавес, который я увидела на дне чашки, был только в театре им. К. Либкнехта. Два слоя тяжелого бархата, первый – пурпурный – стянут по краям золотым шнуром, а второй – розовый – в точности повторяет контуры первого.
Имея самое смутное представление, зачем я вообще притащилась сюда, я проникла за кулисы через черный ход (благо, у меня всегда при себе фальшивое журналистское удостоверение), замерла в коридорчике и прислушалась. По обе стороны тянулись обшарпанные стены с симметрично расположенными дверями. Гримерные. Костюмерные. Бутафорские. Танцклассы. Звукозапись. Завлит и прочее.
Вот здесь, среди этой нищеты и грязи, создавались спектакли. И никто из зрителей, наверно, не подозревает, глядя на ярко-окрашенную сцену, на которой все кажется чистым и воздушным, в каких нечеловеческих условиях приходится работать артистам и художникам, музыкантам и режиссерам…
Но я пришла в театр не для того, чтобы написать критическую статью с целью выбивания денег у администрации города на нужды этого милого заведения.
Мне необходимо было срочно разобраться что к чему, поскольку время шло, а я продолжала стоять на месте, не зная, с какой двери начать и что вообще искать.
Я дернула за ручку первой попавшейся двери и оказалась в крохотной комнатке. Здесь было тихо. На стуле перед зеркалом сидела дама лет сорока с небольшим. Глаза у нее были прикрыты. Она курила медленно, со вкусом выпуская дым через ноздри. Копна рыжих спутанных кудрявых волос покоилась на обнаженных напудренных плечах. Некогда роскошное золотистое платье тускло мерцало при свете маленького желтого ночника.
– Это ты, водяная крыса? – спросила, не поворачивая головы, дама и выпустила очередную струю дыма.
Я молчала, не зная, что сказать. В моей шальной голове что-то зрело и должно было вот-вот распуститься как цветок.
Но мое положение спас человек в джинсах и засаленной футболке.
– Лора, ты меня прости… Не каждый день, понимаешь, бывает халтура. А вы кто? – спросил он и взглянул на меня своими почти черными глазами. Он был похож на ассирийца или породистого турка – невысокий, смуглокожий, черноволосый и очень яркий.
– Я писательница, – ответил кто-то внутри меня. – Хожу, набираюсь впечатлений. Хочу написать про вашу актрису, Ольгу Кутькину, которая играла Жанетту в пьесе Кокто.
Пока я нахально врала, ассириец, или «водяная крыса», как назвала его колоритная Лора, ловким движением обмотал ее лоб плотной марлевой лентой в несколько слоев и скрутил в узел на затылке, безжалостно подмяв объемные локоны парика. Затем, достав из ящика туалетного стола деревянную коробку со множеством отделений, засучил рукава и принялся наносить на бескровное лицо будущей героини сегодняшнего спектакля толстый слой розового крема. Он штукатурил ее лицо, пока оно не стало однотонным, матовым и приобрело оттенок живой плоти. Затем на ее скулы легли румяна цвета лососины. Веки густо зачернили, наклеили искусственные, но шикарные ресницы придали губам форму прибитого на окне мотылька и закрасили жирной лиловой помадой.
– Скажите, господин гример, – некстати сорвалось у меня с языка, – эта дама будет сегодня играть покойницу?
Лора открыла глаза – судя по ее виду, она была со страшного похмелья – и повернула ко мне отяжелевшую от грима голову:
– Он что, опять сделал мне синие губы?
– Но ведь ты играешь вампиршу, я не могу сделать тебе красные губы, потому что тогда не будет видно крови, в которой ты испачкаешься после того, как напьешься…
– Да заткнись ты, ублюдок…
Гример ладонью стер лиловую помаду с ее губ, пожал худенькими плечами и наложил ярко-вишневую.
– А ты какого хрена здесь делаешь? – подала реплику Лора.
– Я жду ребенка от этого человека, – ткнула я пальцем в сторону ассирийца и вышла из гримерной, хлопнув дверью. В голове у меня звучало только одно слово «ХАЛТУРА». Что за халтура может быть у гримера?
Я почти бежала по коридору, открывая все двери подряд. Я уже знала, что надо искать.
Театр готовился к спектаклю. Многие актеры гримировались сами. В костюмерной, куда я залетела, женщина с булавками во рту ползала на коленях перед девушкой в белом, похожем на саван платье, и что-то мычала.
– Вы не видели здесь вчера женщину в зеленом костюме, блондинку… Мы должны были с нею встретиться, а у меня опоздал самолет. Я теперь не знаю, где ее искать.
Женщина плюнула в меня булавками и, краснея от злости, поднялась с пола.
– Только вас, честное слово, здесь не хватало со своими блондинками.
Девушка в белом саване спокойно произнесла:
– Это она Марго ищет. Вы опоздали, девушка, она уже уехала. У нее здесь были пробы, может, вы что-нибудь слышали… Так вот, ее гримировал наш Герман, а платье зеленое она вернула еще вчера вечером…
– А вы не знаете, на какую роль ее брали?
– Знаю – на роль проститутки. Может, вы и ее подруга, но я все равно скажу: Рита – самая настоящая проститутка. Она совершенно бездарна, а роли ей давали здесь только потому, что она спала с режиссером. Я вам это рассказываю, потому что мне уже все равно. Из меня сегодня в последний раз выпьют кровь – и все, ноги моей больше не будет в этой богадельне. Я ухожу в декрет и уезжаю. А Марго о себе слишком много мнит. Пользуется людьми как хочет: и загримировали ее по дружбе, и платьице дали… Какие, на хрен, пробы?! Да наврала она все! В очередную авантюру вляпалась или кому-нибудь деньги задолжала…
Я смотрела на нее, хрупкую, нежную, и не могла понять, откуда в этом воздушном существе столько ненависти и злобы.
– Девушка, а как вас зовут? – перебила я ее монолог.
– Света, а что?
– Света, а из вас сегодня всю кровь выпьют, или как?
Она замолчала, а я, уже некоторое время смотревшая на целлофановый пакет с чем-то зеленым, лежавший на столе, подошла и положила на него руку.
– Знаете, Света, а ведь я обманула вас, когда сказала, что ищу Марго. Я искала вас. И знаете зачем?
Света, вскрикнув от того, что костюмерша уколола ее иголкой, нервно всплеснула руками:
– Ну и зачем же?
– Чтобы сказать вам, что я и ваш муж любим друг друга.
Я не мигая смотрела на эту молоденькую истеричку и наслаждалась произведенным эффектом. Затем, чувствуя, что в меня сейчас полетит шляпная болванка, я схватила в руки сверток – попросту своровав его – и выбежала из костюмерной. К счастью, я не слышала всего того, что кричалось мне вслед. Пробежав до конца коридора, я увидела ведущую наверх лестницу и быстро забралась на второй этаж, где остановилась, перевела дух и вдруг увидела дверь с табличкой: «Герман. Гессе».
