«Не так уж он незначителен», – подумала Хилари. Глаза
старика даже на расстоянии казались на редкость живыми и смышлеными.
Блондинка и ее спутник встали и направились в столовую.
Официант, теперь, очевидно, считавший себя гидом и наставником Хилари,
остановился у ее столика, собирая бокалы, и сообщил очередную информацию:
– Се monsieur-lа
[8]
крупный бизнесмен из Швеции. Он очень
богат. А леди с ним – кинозвезда, как говорят, вторая Гарбо. Шикарная женщина,
но постоянно устраивает ему сцены. Вечно всем недовольна. Ей скучно в Фесе, где
нет ни ювелирных магазинов, ни других роскошных дам, которые восхищались бы ее
туалетами и завидовали ей. Она требует, чтобы завтра он повез ее в какое-нибудь
более интересное место. Увы, даже богатые не всегда могут наслаждаться миром и
покоем.
Сделав это нравоучительное замечание, официант, словно
ушибленный током, понесся по террасе к подзывающему его клиенту:
– Что угодно мсье?
Большинство постояльцев отправились на ленч, но Хилари
поздно позавтракала и не хотела есть. Она снова заказала мартини. Красивый
молодой француз вышел из бара, бросил быстрый взгляд на Хилари и двинулся по
террасе к лестнице, напевая отрывок из французской оперы:
Le long des lauriers roses,
Revant de douces choses.
[9]
Слова что-то смутно напомнили Хилари. «Le long des lauriers
roses». Laurier – Лорье? Фамилия француза в поезде. Было ли это всего лишь
совпадением или чем-то бо́льшим? Она открыла сумочку и достала карточку,
которую дал ей попутчик. «Мсье Анри Лорье, Касабланка, рю де Круассан, 3».
Хилари перевернула карточку – на обороте виднелись следы карандаша, словно
что-то было написано и затем стерто. Она попыталась расшифровать следы надписи.
Вначале были слова «Oc sont», а в конце – «d’antan»
[10]
. На момент Хилари подумала,
что это какое-то сообщение, но потом покачала головой и спрятала карточку.
Должно быть, это цитата, которую француз зачем-то записал и после стер.
На Хилари упала тень – она вздрогнула и подняла взгляд.
Солнце заслонил мистер Аристидис, который стоял, устремив взгляд на далекие
силуэты холмов. Старик вздохнул, потом резко повернулся к столовой, задев
рукавом бокал на столике Хилари, отчего тот упал на пол и разбился. Он тут же
вежливо извинился:
– Mille pardons, madame.
[11]
Хилари, улыбаясь, заверила его по-французски, что ничего
страшного не произошло. Щелкнув пальцами, мистер Аристидис подозвал официанта,
приказал подать мадам свежую порцию напитка и, снова извинившись, направился в
ресторан.
Молодой француз, все еще напевая, поднялся из сада на
террасу и замешкался, проходя мимо Хилари, но, так как она никак не
прореагировала, философски пожал плечами и отправился на ленч.
Французская супружеская пара окликнула своих детей:
– Mais viens donc, Bobo. Qu’est-ce que tu fais?
Dupeche-toi!
[12]
– Laisse ta balle, cherie, on va dejeuner.
[13]
Счастливое семейство двинулось в ресторан. Хилари внезапно
ощутила страх и одиночество.
Официант принес ей напиток, и она спросила, сопровождает ли
кто-нибудь мсье Аристидиса.
– Естественно, мадам, такой богатый человек, как мсье
Аристидис, никогда не путешествует один. С ним его слуга, двое секретарей и
шофер.
Идея, что мсье Аристидис может путешествовать без
сопровождения, явно шокировала официанта.
Однако, придя наконец в столовую, Хилари отметила, что
старик, как и вчера вечером, сидит в одиночестве. Правда, двое молодых людей за
соседним столиком, очевидно, были его секретарями, так как то один, то другой
бросал настороженный взгляд на сморщенного, обезьяноподобного мсье Аристидиса,
поедавшего ленч и не замечавшего их присутствия. По-видимому, секретари для
него не являлись человеческими существами.
Вторая половина дня протекала словно во сне. Хилари
прогуливалась по саду. Красота и покой этого места поражали ее. Хилари
нравились восточная атмосфера уединения, плеск воды, ароматы цветов, оранжевые
плоды на апельсиновых деревьях. Таким и должен быть сад – полным зелени и
золота, отгороженным от внешнего мира…
«Если бы я могла остаться здесь навсегда…» – думала Хилари.
В действительности она имела в виду не столько сад
«Пале-Джамель», сколько символизируемое им душевное состояние. Хилари нашла
покой, когда уже перестала искать его. Он пришел к ней в тот момент, когда она
устремилась навстречу приключениям и опасностям.
Но, возможно, не было никаких приключений и опасностей. Если
она останется здесь и ничего не произойдет, тогда…
Тогда – что?
Подул прохладный ветерок, и Хилари поежилась. Можно забрести
в сад, где царят мир и покой, но все треволнения жизни, все горести и беды так
или иначе никуда не денутся.
Дело шло к вечеру – солнце утрачивало свою силу. Хилари
вернулась в отель.
В восточном салоне к ней устремилось нечто говорливое и
жизнерадостное, и, когда ее глаза привыкли к полумраку, это «нечто»
превратилось в миссис Келвин Бейкер с заново подсиненными волосами и, как
всегда, безукоризненно опрятную.
– Я прилетела самолетом, – объяснила американка. – Не выношу
поезда – они отнимают столько времени! К тому же в них антисанитарные условия –
в этих местах понятия не имеют о гигиене. Видели бы вы, дорогая, мясо на
прилавках – оно все покрыто мухами. Здесь, кажется, считают вполне
естественным, когда мухи садятся куда угодно.
– Полагаю, так оно и есть, – заметила Хилари.
Миссис Келвин Бейкер не собиралась оставлять без внимания
столь еретическое заявление.
– Я сторонница движения за чистоту пищи. В Штатах все
скоропортящееся заворачивают в целлофан – но даже у вас в Лондоне хлеб и
печенье оставляют незавернутыми. Вы, конечно, успели осмотреть старый город?
– Боюсь, я еще ничего не успела, – улыбнулась Хилари. –
Просто сидела и грелась на солнце.
– Ну конечно – я забыла, что вы только что из больницы. –
Очевидно, миссис Келвин Бейкер могла принять только болезнь в качестве
оправдания отсутствия внимания к достопримечательностям. – Как глупо с моей
стороны! Разумеется, после сотрясения мозга вам приходится почти весь день лежать
и отдыхать в темной комнате. Ну ничего, мы можем вместе отправиться на
экскурсию. Я принадлежу к людям, которые предпочитают насыщенные дни, когда
каждая минута спланирована заранее.
