– Интересно, – заметил Питерс, – куда мы направляемся
теперь?
Хилари задавала себе тот же вопрос, так как от этого
зависело многое. Рано или поздно им придется контактировать с людьми, и если
будет расследование, то сведения об автофургоне с шестью пассажирами,
соответствующими по описанию вылетевшим утром на самолете, который потерпел
катастрофу, могут привлечь внимание. Она повернулась к миссис Бейкер и
спросила, стараясь говорить таким же по-детски восторженным голосом, как
молодой американец:
– Куда мы едем? Что произойдет потом?
– Увидите, – ответила миссис Бейкер. Несмотря на любезный
тон, слово прозвучало зловеще.
Пламя от горящего самолета все еще виднелось позади,
становясь все отчетливее, так как солнце уже находилось над самым горизонтом.
Наступила темнота, но они продолжали ехать. Фургон трясло, так как они,
очевидно, держались подальше от больших дорог, а иногда и вовсе катили по
бездорожью.
Хилари долго не могла уснуть – ей мешали тревожные мысли. Но
наконец тряска и усталость сделали свое дело, и она погрузилась в беспокойный
сон, то и дело прерываемый очередной рытвиной. Хилари просыпалась, не сразу
понимая, где находится, потом начинала клевать носом и засыпала вновь.
Машина резко затормозила, и Питерс осторожно прикоснулся к
руке Хилари.
– Просыпайтесь, – сказал он. – Кажется, мы куда-то прибыли.
Все вышли из фургона, усталые и в измятой одежде. Было еще
темно. Машина остановилась у дома, окруженного пальмами. Вдалеке виднелись
тусклые огни – возможно, там находилась деревня. Шофер с фонарем проводил их к
дому. Пара берберских женщин с любопытством уставилась на Хилари и миссис
Келвин Бейкер, не обращая внимания на монахиню.
Трех пассажирок отвели в маленькую комнатку наверху. На полу
лежали три матраца и груда одеял. Мебель отсутствовала.
– У меня все тело затекло, – пожаловалась миссис Келвин
Бейкер. – От такой долгой езды начинаются судороги.
– Неудобства не имеют значения, – хриплым, гортанным голосом
сказала монахиня. Она говорила по-английски бегло и грамотно, но с сильным
акцентом.
– Вы здорово вошли в роль, мисс Неедхайм, – усмехнулась
американка. – Могу хорошо представить вас в монастыре, стоящей на коленях на
каменном полу в четыре часа утра.
Мисс Неедхайм презрительно улыбнулась.
– Христианство лишает женщин разума, – сказала она. – Это
унизительное преклонение перед слабостью! Языческие женщины были сильными. Они
торжествовали победу! А ради победы можно перенести любые неудобства.
Миссис Бейкер зевнула.
– Я предпочла бы находиться в моей кровати в отеле
«Пале-Джамель». Как насчет вас, миссис Беттертон? Уверена, что тряска не пошла
вам на пользу при вашем сотрясении мозга.
– Определенно не пошла, – согласилась Хилари.
– Скоро нам принесут чего-нибудь поесть, а потом я дам вам
аспирин. Постарайтесь поспать как следует.
На лестнице послышались шаги и женский смех. В комнату вошли
две берберские женщины с подносом, на котором стояло большое блюдо с манной
кашей и жаркое. Они поставили поднос на пол, вышли и вернулись с металлическим
кувшином с водой и полотенцем. Одна из женщин пощупала ткань костюма Хилари и
что-то сказала своей подруге, которая кивнула и проделала то же самое с миссис
Бейкер. К монахине они не проявляли никакого интереса.
– Кыш! – зашипела миссис Бейкер, махая руками. – Кыш! Кыш!
Казалось, она гоняет кур. Женщины, смеясь, вышли из комнаты.
– Глупые существа, – заметила миссис Бейкер. – С ними нужно
терпение. По-моему, их ничего не интересует, кроме детей и одежды.
– Для большего они и не пригодны, – промолвила фрейлейн
Неедхайм. – Они ведь принадлежат к расе рабов и могут только обслуживать тех,
кто стоит на более высокой ступени.
– Не слишком ли вы суровы? – сказала Хилари, которую
разозлили эти слова.
– Я не трачу время на сантименты. Есть те, кто правит, – их
немного, – и те, кто им служит, – их большинство.
– Ну знаете…
– Полагаю, у каждой из нас свои идеи на этот счет, – властно
вмешалась миссис Бейкер. – Возможно, они очень интересны, но сейчас едва ли
подходящее время их обсуждать. Нам лучше отдохнуть и набраться сил.
Подали мятный чай. Хилари охотно приняла аспирин, так как
голова у нее болела по-настоящему. Потом три женщины улеглись на матрацы и
быстро заснули.
Следующим утром они спали долго, так как миссис Бейкер
сообщила, что путешествие возобновится только вечером. Из их комнаты винтовая
лестница вела на плоскую крышу, откуда открывался вид на окружающую местность.
Невдалеке находилась деревня, а дом окружала пальмовая роща. Проснувшись,
миссис Бейкер указала на кучу материи, лежащую у двери.
– Мы переоденемся в местное платье, – объяснила она, – а
свою одежду оставим здесь.
В результате аккуратный дорожный костюм американки, твидовая
юбка и кофта Хилари и монашеское облачение были отложены в сторону, и на крышу
поднялись три марокканские женщины. Все происходящее выглядело нереальным.
Хилари внимательно изучала мисс Неедхайм, лишившуюся
безликого монашеского одеяния. Женщина была моложе, чем казалось Хилари, – ей
было не больше тридцати четырех лет. В ней ощущалась определенная элегантность,
но бледная кожа, короткие пальцы и холодные глаза, в которых время от времени
появлялся фанатичный блеск, выглядели скорее отталкивающе. Она разговаривала
резким и бескомпромиссным тоном, проявляя в отношении миссис Бейкер и Хилари
презрение, словно они были недостойны ее внимания. Это высокомерие очень
раздражало Хилари. В то же время миссис Бейкер, казалось, его едва замечала.
Странным образом Хилари ощущала куда большую близость и симпатию к двум веселым
берберским женщинам, которые приносили им пищу, нежели к двум компаньонкам из
западного мира. Молодая немка, очевидно, была равнодушна к производимому ею
впечатлению. В ее манерах чувствовалось скрытое нетерпение – она явно
стремилась продолжить путешествие и абсолютно не интересовалась своими
спутницами.
Оценить поведение миссис Бейкер Хилари было потруднее.
Сначала американка выглядела вполне нормальным человеческим существом на фоне
черствой бесчеловечности Хельги Неедхайм. Но когда солнце стало клониться к
закату, миссис Бейкер начала озадачивать и отталкивать Хилари куда больше, чем
немка. Манеры миссис Келвин Бейкер были безупречными, как у робота. Все ее
замечания были вполне естественными, но все время чувствовалось, будто видишь
актрису, играющую свою роль, возможно, в семисотый раз. Кем же на самом деле
была миссис Келвин Бейкер? Почему она играла свою роль с таким чисто
механическим совершенством? Не была ли и она фанатичкой, ненавидящей
капиталистическую систему и мечтающей о новом мире? Не бросила ли она
нормальную жизнь из-за своих политических убеждений? Ответить на это было
невозможно.
