Вечером они возобновили путешествие, но уже не в фургоне, а
в открытом туристском автомобиле. Все были одеты по-местному – мужчины в белых
джеллабах, женщины с закрытыми лицами. Тесно прижатые друг к другу, они ехали
всю ночь напролет.
– Как вы себя чувствуете, миссис Беттертон?
Хилари улыбнулась Энди Питерсу. Солнце уже взошло, и они
остановились, чтобы позавтракать местным хлебом, яйцами и чаем, приготовленным
на примусе.
– Я чувствую себя как во сне, – ответила Хилари.
– Это и впрямь похоже на сон.
– Где мы находимся?
Он пожал плечами:
– Кто знает? Разве только наша миссис Келвин Бейкер.
– Какая пустынная местность.
– Фактически это и есть пустыня. Но ведь так и должно быть,
верно?
– Вы имеете в виду, чтобы не оставлять следов?
– Да. Ведь все продумано в высшей степени тщательно. Каждая
стадия нашего путешествия независима от других. Самолет сгорает. Старый
автофургон едет ночью. Если кто-нибудь его заметил, то на нем написано, что он
принадлежит археологической экспедиции, работающей в этих местах. На следующий
день фургон сменяет туристская машина, полная берберов, – обычное зрелище на
здешних дорогах. Что касается дальнейших стадий… – Он снова пожал плечами. –
Кто знает?
– Но куда мы направляемся?
Энди Питерс покачал головой:
– Спрашивать бесполезно. Скоро мы это узнаем.
Француз, доктор Баррон, подошел к ним.
– Да, – подтвердил он, – скоро мы это узнаем. Но нам не
терпится. Это все наша западная кровь. Нам никогда не хватает сегодняшнего дня
– мы стремимся в завтрашний.
– Вам бы хотелось поторопить весь мир, не так ли, доктор? –
спросил Питерс.
– Жизнь коротка, а сделать нужно так много, – ответил доктор
Баррон. – Нам всегда не хватает времени.
Питерс обернулся к Хилари:
– О каких четырех свободах говорят в вашей стране? Свобода
от бедности, свобода от страха…
Француз прервал его.
– Свобода от дураков, – с горечью произнес он. – Вот в чем
нуждаемся я и моя работа! Свобода от назойливой, мелочной экономии! Свобода от
всех ограничений, тормозящих деятельность!
– Вы ведь бактериолог, доктор Баррон?
– Да, я бактериолог. Вы не представляете, друг мой, какое
это увлекательное занятие! Но оно нуждается в терпении, многочисленных
повторениях экспериментов и деньгах – больших деньгах! На сырье, оборудование,
ассистентов. Если у вас есть все необходимое, можно достичь чего угодно!
– В том числе счастья? – осведомилась Хилари.
Он неожиданно улыбнулся человечной улыбкой:
– Вы женщина, мадам. А женщины постоянно требуют счастья.
– И редко его получают, – закончила Хилари.
Француз пожал плечами:
– Возможно.
– Личное счастье не имеет значения, – серьезно сказал
Питерс. – Счастье должно быть всеобщим духовным братством! Объединенные
трудящиеся, владеющие средствами производства, свободные от поджигателей войны,
от алчных, ненасытных людей, которые владеют всем! Наука, служащая всему миру,
а не отдельным государствам!
– Вы правы, – одобрительно кивнул Эрикссон. – Власть должна
принадлежать ученым. Они должны всем управлять и все контролировать. Только
ученые являются сверхчеловеками, и только сверхчеловеки что-то значат. С рабами
нужно хорошо обращаться, но они всего лишь рабы.
Хилари отошла от остальных. Через пару минут Питерс
присоединился к ней.
– Вы выглядите немного напуганной, – добродушно заметил он.
– Думаю, я в самом деле напугана. – Хилари коротко
усмехнулась. – Конечно, доктор Баррон говорил правильно. Я только женщина. Я не
ученый, не занимаюсь исследованиями в области хирургии или бактериологии.
Полагаю, я не блещу умственными способностями. Как сказал доктор, я ищу
счастья, подобно любой глупой женщине.
– И что же в этом плохого? – осведомился Питерс.
– Ну, я чувствую себя немного не в своей тарелке в этой
компании. Понимаете, я всего лишь женщина, которая едет к своему мужу.
– Ну и отлично, – сказал Питерс. – Вы представляете
фундаментальные ценности.
– Приятно, что вы так к этому относитесь.
– Но ведь так оно и есть. – Он добавил, понизив голос: – Вы
очень любите вашего мужа?
– Разве я была бы здесь в противном случае?
– Полагаю, нет. Вы разделяете его взгляды? Насколько я
понимаю, он коммунист?
Хилари избежала прямого ответа.
– Кстати, о коммунистах, – сказала она. – В нашей маленькой
группе вам ничто не кажется странным?
– О чем вы?
– Ну, хотя мы все направляемся к одному месту назначения,
взгляды наших спутников не выглядят особенно схожими.
– Пожалуй, – задумчиво произнес Питерс. – Я об этом не
думал, но вы, по-видимому, правы.
– У доктора Баррона едва ли есть какие-нибудь политические
убеждения, – продолжала Хилари. – Ему нужны только деньги для его
экспериментов. Хельга Неедхайм рассуждает как фашист, а не как коммунист. А
Эрикссон…
– Ну?
– Эрикссон пугает меня своей одержимостью. Он похож на
маньяка-ученого из фильма.
– Плюс ко всему я, верящий в братство людей, вы, любящая
жена, и наша миссис Келвин Бейкер – как вы ее классифицируете?
– Не знаю. С ней это проделать труднее, чем с другими.
– Ну, я бы не сказал. По-моему, это достаточно просто.
– Что вы имеете в виду?
– Для нее важны только деньги. Она всего лишь хорошо
оплачиваемый зубчик в колесе.
– Она тоже пугает меня, – поежилась Хилари.
– Чем? В ней нет ничего от маньяка-ученого.
– Миссис Бейкер пугает меня своей обыденностью. Она ничем не
отличается от обыкновенных людей и все же замешана в этом.
– Партия ко всему относится реалистично, – мрачно промолвил
Питерс. – Она использует наиболее подходящих членов для работы.
– Но разве для работы подходит тот, кто хочет только денег?
Ведь он легко может перебежать к противнику.
