– Это не совсем по моей части. Ведь дают же людям разные
средства, успокаивающие их перед операциями. Может, есть нечто подобное, что
можно вводить в течение долгого времени, не причиняя вреда умственной
деятельности и даже, напротив, стимулируя ее. Думаю, здешние организаторы и
администраторы знают толк в гипнозе и психологии и нам исподволь внушают, как
здорово мы тут живем, как мы стремимся к высшей цели и тому подобную чушь.
Таким способом можно многого добиться, если знаешь свое дело.
– Но мы не должны подчиняться! – горячо воскликнула Хилари.
– Не должны ни на секунду чувствовать, будто нам здесь хорошо!
– А что чувствует ваш муж?
– Том? Не знаю. Это так сложно. Я… – Она замолчала.
Хилари едва ли могла объяснить собеседнику ту фантасмагорию,
какой стала ее жизнь. Уже десять дней она жила в одной квартире и делила
спальню с посторонним мужчиной. Просыпаясь ночью, Хилари слышала его дыхание на
соседней кровати. Они оба принимали это условие как неизбежное. Она была
самозванкой, шпионкой, готовой играть любую роль и выдавать себя за кого
угодно. Но Тома Беттертона Хилари не могла понять. Он казался ей ужасным
примером того, что может произойти с одаренным молодым человеком, прожившим
несколько месяцев в изнуряющей атмосфере организации. Во всяком случае, в нем
не ощущалось спокойного примирения с судьбой. Не находя удовлетворения в
работе, Беттертон все сильнее тревожился из-за неспособности сосредоточиться на
ней. Один или два раза он повторил то, что сказал в первый вечер:
– Я не могу думать. Как будто все во мне высохло.
Да, подумала Хилари, Том Беттертон, будучи гением, нуждался
в свободе сильнее, чем большинство людей. Внушение не смогло компенсировать ему
неволю. Только при полной свободе он мог заниматься творческой деятельностью.
Беттертон явно пребывал на грани серьезного нервного срыва.
На Хилари он не обращал никакого внимания. Она не являлась для него ни
женщиной, ни даже другом. Хилари сомневалась, что Беттертон горевал по умершей
жене. Его постоянно занимала лишь одна мысль – о том, что он находится в
тюрьме.
– Я должен выбраться отсюда, – снова и снова говорил Том
Беттертон. – Не знаю как, но должен.
В сущности, это походило на слова Питерса, но звучало совсем
по-другому. Питерс рассуждал как молодой, рассерженный и уверенный в себе
человек, решивший противопоставить свой ум организации, в которой оказался. А
протестующие возгласы Тома Беттертона были словами человека, дошедшего до ручки
и почти обезумевшего от жажды свободы. Но возможно, внезапно подумала Хилари,
через шесть месяцев она и Питерс станут такими же. Возможно, здоровый протест и
разумная вера в собственную изобретательность превратятся в безумное отчаяние
крысы, попавшей в ловушку.
Хилари очень хотелось быть откровенной с Энди Питерсом. Если
бы только она могла сказать ему: «Том Беттертон не мой муж. Я ничего о нем не
знаю. Не знаю, каким он был до приезда сюда, и поэтому нахожусь в тупике. Я не
в силах ему помочь, так как не знаю, что говорить и что делать».
– Сейчас Том кажется мне чужим, – сказала Хилари, тщательно
подбирая слова. – Он… ничего мне не рассказывает. Иногда мне кажется, что
ощущение пребывания в тюрьме сводит его с ума.
– Возможно, так оно и есть, – сухо произнес Питерс.
– Но вы так уверенно говорили о том, что выберетесь отсюда.
Как мы можем это сделать? Есть у нас хоть один шанс?
– Я не имел в виду, что мы сможем выбраться послезавтра,
Олив. Все нужно как следует обдумать и спланировать. Вы знаете, что людям
удавалось бежать при самых безнадежных обстоятельствах. Многие англичане и
американцы написали книги о бегстве из германских концлагерей.
– Это другое дело.
– Вовсе нет. Там, где есть вход, должен быть и выход.
Конечно, рытье туннеля отпадает, как и многие другие способы. Но повторяю:
должен быть выход. С помощью изобретательности, маскировки, притворства,
обмана, подкупа. Вам следует об этом подумать. Что касается меня, то можете не
сомневаться – я отсюда выберусь.
– Охотно верю, – сказала Хилари. – Но как насчет меня?
– Ну, это другое дело.
В его голосе звучало смущение. На момент Хилари задумалась о
причине, потом поняла, что ведь Питерс считает ее цель достигнутой. Она
приехала сюда к мужчине, которого любила, поэтому с ее стороны выглядело не
слишком порядочным навязываться Питерсу с намерениями бежать отсюда. Хилари
ощутила жгучее желание сказать ему правду, но инстинкт осторожности удержал ее
от этого.
Пожелав Питерсу доброй ночи, она спустилась с крыши.
Глава 16
– Добрый вечер, миссис Беттертон.
– Добрый вечер, мисс Дженсен.
Худая девушка в очках казалась возбужденной. Ее глаза
поблескивали под толстыми стеклами очков.
– Сегодня состоится общее собрание, – сообщила она. – Сам
директор собирается обратиться к нам!
– Вот и отлично, – заметил стоящий рядом Энди Питерс. – Я
давно хотел поглазеть на этого директора.
Шокированная мисс Дженсен с укором посмотрела на него.
– Директор – замечательный человек, – строго сказала она.
Когда мисс Дженсен двинулась по одному из бесчисленных белых
коридоров, Энди Питерс тихо свистнул.
– Здесь в самом деле прозвучал намек на «хайль Гитлер» или
мне почудилось?
– Пожалуй, вы правы.
– Вся беда в том, что ты никогда не знаешь, где можешь
очутиться. Если бы я мог предвидеть, что покидаю Штаты, полный мальчишеского
восторга по поводу доброго старого братства людей, чтобы оказаться в лапах
очередного ниспосланного небесами диктатора… – Он махнул рукой.
– Но ведь вы этого еще не знаете, – напомнила ему Хилари.
– Я чую, это носится в воздухе, – заявил Питерс.
– Как же я рада, что вы здесь! – не удержалась Хилари.
Питерс насмешливо взглянул на нее, и она покраснела.
– Вы такой… обычный. – Хилари смутилась окончательно.
– Там, откуда я прибыл, – усмехнулся Питерс, – слово
«обычный» не является комплиментом. Чаще всего оно означает «посредственный».
– Вы отлично знаете, что я имела в виду не это. Я просто
хотела сказать, что вы такой, как все… О господи, это тоже звучит грубо!
– Иными словами, вам нужен обыкновенный человек. Вы устали
от гениев?
– Да. К тому же, приехав сюда, вы изменились к лучшему. В
вас больше нет горечи и ненависти.
