– Илья Оскольдович, наши читатели сильно обеспокоены тем, что прилавки магазинов заполонили генно-модифицированные продукты. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Вы знаете, я такой же потребитель, как и все остальные. Покупаю ли лично я такие продукты? Скажу честно – нет, – профессор лукаво прищурился. – Просто этим вопросом занимается моя супруга. Для меня же, как простого обывателя, главный критерий – вкусно или невкусно.
– А что вы думаете о данной проблеме как ученый?
– Меня часто спрашивают, стоит ли вмешиваться в «святая святых» живого организма – в клетку. Ответ однозначен – стоит. Производство трансгенных продуктов – это лишь одно из направлений генной инженерии. Возможность управления наследственностью живых организмов путем проникновения в генетический аппарат клетки – это ключ к успеху в борьбе со многими наследственными заболеваниями, – Илья Оскольдович стал все дальше и дальше углубляться в эту тему.
Как только он сделал небольшую паузу, я поинтересовалась:
– Скажите, а у нас в Тарасове ведутся практические работы в области генной инженерии?
– К сожалению, у нас нет достаточной технической базы, чтобы заниматься серьезными исследованиями в этой сфере. Да и ученых уже не осталось. Гольцев перебрался в Москву, Баландин – еще дальше, в Америку.
– И это все?
– Вы знаете, была у меня одна аспирантка, которая подавала большие надежды, но она вышла замуж и забросила все свои исследования. Честное слово, обидно. Есть люди, которые родились для того, чтобы совершить переворот в науке. Вот Мариночка Окорокова как раз была из таких. Если уж ей так хотелось выйти замуж, то надо было выходить только за ученого. Они бы, как Пьер и Мари Кюри, вместе занимались наукой. А что теперь? Она варит своему мужу-бизнесмену борщи и меняет малышу памперсы, – профессор осуждающе покачал головой, как будто его бывшая аспирантка совершила преступление. – Редактировать книгу природы – это, знаете ли, удел избранных. Гольцев, Баландин, Окорокова как раз были такими. Если Миша и Витя смогли реализовать себя за пределами своей малой родины, то Мариночка загубила свой талант на корню. Я собирался специально под нее пробить грант на новую лабораторию, но эти планы остались нереализованными… Так, какие еще вопросы вам задают?
– Какие животные представляют особый интерес для генных инженеров?
– Не совсем понял ваш вопрос. – Комаринский часто-часто заморгал глазами, и я поняла, что сморозила совершеннейшую глупость.
Тем не менее я продолжила:
– Ну вот, например, обладает ли тигр какими-то уникальными генами, которые имело бы смысл вводить в клетки других организмов?
– А почему именно тигр? – допытывался профессор.
– Так поставила вопрос одна из наших читательниц.
– Понимаете, генная инженерия служит для получения желаемых качеств у изменяемого организма. Для начала надо определиться, какой организм мы хотим изменить и каким образом, а главное, зачем. – Илья Оскольдович снова сел на своего конька и стал забрасывать меня научными терминами.
Меня абсолютно не интересовало, что такое рекомбинантные РНК и ДНК и с помощью каких технологий их можно получить. Но в одном я окончательно убедилась: версия, подкинутая мне Венчиком Аяксом, далека от истины. Как только Комаринский замолчал, я поблагодарила его за интересный рассказ и выключила диктофон.
Покинув кафедру генетики и биотехнологий, я прошлась по коридору и остановилась перед дверью с табличкой: «Кафедра анатомии и физиологии».
– Вы кого-то ищете? – обратилась ко мне проходившая мимо женщина в темно-синем брючном костюме с кипой бумаг в руках.
– Я журналистка, собираю материалы о таксидермии…
– Тогда вы у цели. Обратитесь к Лазаревой Таисии Вениаминовне. Лучше, чем она, никто вам об этом не расскажет.
Я последовала совету незнакомки, заглянула на кафедру и, увидев там трех человек, двух женщин и мужчину, поинтересовалась:
– Здравствуйте! Я могу поговорить с Таисией Вениаминовной?
– Она на семинаре, – ответил мне мужчина лет тридцати пяти. – Если у вас есть время, можете зайти и подождать ее.
– Да, я, пожалуй, подожду. – Я охотно приняла это предложение, зашла и расположилась в кресле у входа.
– Если вы студентка, то не с нашего факультета, – предположил преподаватель.
– Я журналистка.
– Вы что же, о Лазаревой хотите написать? – удивилась пожилая женщина, сидевшая за столом у окна. – Интересно, почему ей оказана такая честь?
– Нет, не о Лазаревой, а о таксидермии, – уточнила я.
– Да, это ее предмет, – подтвердил мужчина.
– А какое из направлений таксидермии вас интересует? – поинтересовалась у меня женщина лет сорока, которая до этого отмалчивалась.
Мне показалось, что она хотела поставить меня в тупик своим вопросом, но ей это не удалось.
– Я хотела осветить этот вопрос в сравнении, – молниеносно нашлась я.
– Ну не знаю, как можно сравнивать музейное и коммерческое направление, – усмехнулась женщина. – Будь моя воля, я бы коммерческую таксидермию запретила, а всех горе-таксидермистов подвела бы под статью «Жестокое обращение с животными».
– А я с вами, Елена Евгеньевна, не согласна, – возразила ей пожилая женщина. – Я не вижу особых различий между музейным и коммерческим направлением. Для меня важно лишь то, насколько правдоподобно выглядит чучело, а где оно выставлено – в музее, в охотничьем клубе или в витрине магазине – не имеет никакого значения. Я вам больше скажу: именно благодаря «коммерции» мой четырехлетний внук узнал, какого размера белка. До того как Саша увидел ее чучело в магазине, он думал, что белка величиной с собаку.
– А это, Елизавета Петровна, уже ваша вина. Могли бы сводить своего внука в городской парк, там живые белочки с дерева на дерево прыгают, – не без ехидства заметила ярая защитница животных.
– Мы были в парке, но нам как-то не повезло встретиться с белочками.
– Вы просто к этому не стремились, – парировала Елена Евгеньевна.
– Дамы, не ссорьтесь, – вмешался в разговор их коллега. – А то еще попадете на страницы газеты, как героини какого-нибудь фельетона. Девушка, а вы какое издание представляете?
– «Тарасовский вестник».
– Я его когда-то выписывала, – снова подала голос Елена Евгеньевна, – но перестала. Это такое политизированное издание! Я даже удивляюсь, что вы собираетесь писать для него статью о таксидермии.
– Скорее о таксидермистах.
– После смерти Соловьева эту нишу еще никто не занял, – высказалась Елизавета Петровна.
– А как же Антон Хмельков? – напомнил мужчина.
– А что Хмельков? Этот выскочка мог еще с первого курса вылететь за неуспеваемость, – пожилая преподавательница явно была нелестного мнения о своем бывшем студенте. – Не знаю, может, он со временем набрался какого-то опыта, но его первые таксидермические работы были ужасны. Лично я никогда не смогу забыть то ужасно выполненное чучело сороки, которым он собирался украсить наш кабинет.
