Толик присел на корточки и дал волю собаке. Бим, обнюхивая его, лизал пиджачок, подбородок, руки и наконец положил мордаху на носок ботинка Толика. Казалось, он успокоился. Все рассказала Степановна Толику, незнакомому мальчику, все, что знала о Биме и об Иване Иваныче, но не могла только объяснить, где и кто раздавил лапу.
— Судьба, — определила она. — И у каждой собаки — своя судьба.
Говорила она с мальчиком спокойно, хоть и с горечью, не кичась своей старостью и не подозревая своего большого жизненного опыта, на равных.
— А где табличка? — спросил Толик. — Была же. Я читал.
— Была. Тебя как звать-то?
— Толик.
— Толик — это хорошо… Была. Кто-то снял, стало быть.
Толик подумал: «Он снял, серый дядька». Но все-таки вслух не произнес, поскольку не был еще уверен в этом.
— И что я с ним буду делать, господи? — спросила Степановна, глядя на Бима. — И жалко-то, и что делать — не знаю. Витинара бы ему.
— Ветеринара, — поправил Толик, тоже не ощущая своего превосходства, и ответил на вопрос «что делать»: я буду приходить каждый день после школы, буду его водить. Можно?
Так нашелся у Бима новый маленький друг. Он ежедневно, после обеда, ехал через весь город к Биму, ходил с ним по двору, по улицам, по парку и, к удовольствию всех ребят, говорил гордо:
— Собака — лучший друг человека.
Смысл в этих словах был совсем иным, чем в сочинении, написанном от обиды.
Но твердо решил Толик: найти того серого дядьку и поговорить начистоту. В своем новом районе он стал его подкарауливать. И так-таки встретил лицом к лицу.
— Дяденька, — спросил он, приподняв козырек фуражки и заложив руки за спину, — зачем вы сняли табличку с Бима?
— Ты что, очумел, мальчик? — ответил тот вопросом на вопрос.
— Вы же его увели с табличкой. Я видел не один.
— И отпустил с табличкой. Он же меня укусил! Небось отпустишь, если кусается, как волк.
— Вы, дяденька, врете: Бим ласковый пес.
— Я? Я вру, щенок?.. Где твои родители? Где твои родители? Говори! — присучился он.
Отчасти серый был прав. Именно отчасти: он не врал, что был укушен Бимом, и имел полное право возмущаться, но он врал, что будто бы не снимал табличку с ошейника. Первопричиной происшедшего он считал укус Бима, но не снятие таблички, а перестановка местами причины и следствия всегда очень выгодный прием доказательства. Он был глубоко убежден, что говорит правду, но то, что он говорил не всю правду, — это его уже не касалось. А кто знает, где она, причина, и где следствие: собака укусила сначала или табличка снята сперва? Это так и останется тайной для всех. Но Толик был глубоко убежден в том, что Бим укусить серого не мог, потому что он — человек, а не заяц какой-нибудь или лисица. Потому он и повторил еще раз:
— Бы обманываете меня, дяденька. Это — стыдно.
— Бр-рысь! — гавкнул дядька. И ушел, прихрамывая и отставляя зад в сторону (видимо, здорово тяпнул его Бим).
Удивительно, как бывают правы обе стороны, когда один говорит полуправду, а другой не знает второй половины правды.
Серый же шел и думал: «Пойдет с теми сопляками в милицию, доложит, они придут, увидят коллекцию… Нет, юбилейный, пятисотый, не отдам. За него можно дать двадцать знаков любых». И он решил: «Лучший вид обороны — нападение».
Дома он написал заявление, а затем отнес его в ветеринарный пункт. Там прочитали:
«…Бежала собака (беспородный сеттер с черным ухом), с разлету укусила, вырвала из соответствующего места моего организма кусок мяса и убежала дальше… Бежала она как бешеная, опустивши хвост, и голову к земле, глаза были налиты кровью… Либо ее изловить и уничтожить, на что дать распоряжение бригаде ловцов бродячих собак, либо я буду жаловаться выше на ваш бюрократизм и бездушие в деятельности…» И т. д.
Ветврач заволновался:
— Куда укусила? Когда? Где? При каких обстоятельствах?
Серый врал, как заправский сочинитель, только без малейшего воображения. Для врача же все было ясно из личного документа укушенного, а именно: укушен бродячей собакой на улице! Он снял трубку телефона и вызвал дежурного пастеровского пункта.
Вскоре, буквально через несколько минут, приехала на автомобиле женщина врач, спустила брюки серого, глянула, спросила:
— Сколько дней прошло?
— Дней десять, — ответил невольный пациент.
— Через четыре дня сбеситесь, — категорически утвердила врач. Но так как пациент ничуть не заволновался от такого приговора, у нее возникли, видимо, какие-то сомнения, что ли, и она спросила: — А сколько месяцев вы не купались?
— Что же вы наделали! — воскликнула женщина, еще раз присмотревшись к ране. — На пункт, на пункт, на пункт! Немедленно уколы против бешенства…
В живот… В течение шести месяцев.
— Да вы что, очертенели! — взревел серый дядька.
— Ничего не очертенели, — спокойно обрезал его ветврач, — не подчинитесь — будем силой действовать, через милицию, дома вас возьмут, если вы такой темный человек.
— Я? Темный человек?! — вскричал серый. — Да вы знаете, где я в свое время работал?!
— Меня это не касается, — ответила врач. — На пункт! — добавила она еще строже, чем прежде.
Теперь доносчик регулярно должен был ходить на уколы в определенные дни и часы. Мало приятно, попал как кур во щи: кобель — за задницу, а доктора — в живот.
А дальше было так.
Как уж они сошлись с теткой той — неизвестно, но как-то сошлись. Может быть, они были знакомы давно (пожалуй, так оно и было), но в тот день они встретились на улице. Такие чуют друг друга так же, как рыбак рыбака, дурак дурака, а клеветник клеветника. Сошлись, значит, и разговорились. Выяснилось, что он кособочится от укуса собаки с черным ухом.
— Да я же ее знаю! Ей богу, знаю! — всхрапнула тетка. — И меня кусала.
Серый-то знал, что она врет, однако же сказал так:
— Я лично написал заявление, чтобы ее изловили и уничтожили. Так подсказывает мне совесть.
— И правильно подсказывает! — с воодушевлением поддержала тетка.
— А вы тоже напишите… Если, конечно, вы честный человек.
— Я? Я не отступлю!
И она в тот же день отнесла заявление туда же в ветеринарный пункт. В глубине души серый думал (про себя думал): «Раз соврала, то пусть ка тебя доктора — в животик». Он не любил, когда е_м_у говорили неправду, и гордился этим. Ну, тетка и попала тоже как кур во щи: вопила, ругалась, врала по мере надобности, в частности про то, что ранка была небольшая и уже зажила, тыкала пальцем в старый шрамчик на руке и еще кричала, что она, как честная советская женщина, написала для пользы дела, а ее за то наказывают в живот.
