Но Келли спросила, чем именно она занималась, где и с кем, и почему этим нельзя было заняться в комнате Сары, которую родители оборудовали угловым письменным столом, настольной лампой, эргономичным креслом, компьютером и полными полками книг.
— Не лезь не в свое дело, — ответила Сара, проскальзывая мимо сестры.
— Ты же знаешь, что тебе еще рано гулять с мальчиками.
— Ну и что?
Келли закатила глаза.
— Да то, что, если ты встречаешься с мальчиком после школы, и мама узнает об этом...
— Как мама узнает, если ей никто не расскажет?
— Значит, есть о чем рассказывать?
— Ну, да, так я тебе все и выложила.
Келли была обижена.
— А я бы тебе сказала.
— Можно подумать, у тебя есть о чем рассказывать.
— Вредина.
— Кто обзывается, сам так называется, — ответила Сара и заперлась в комнате, где думала о мистере Карре, пока не настало время ужина.
Родители не разрешали Саре и Келли гулять с мальчиками, потому что это помешало бы их учебе. После поступления в университет им собирались позволить ходить на свидания, но ничего серьезного, ничего, что отнимало бы слишком много времени. Женщины не могут позволить себе отвлекаться на романы, пока не продвинутся в карьере. Это не смущало Келли, которая собиралась через несколько лет стать адвокатом, а когда ей исполнится тридцать, выйти замуж за другого адвоката, после чего, в возрасте тридцати двух и тридцати пяти лет, произвести на свет еще двух адвокатов. Она не хотела ставить себя в такое положение, когда кто-либо мог бы упрекнуть ее в том, что она зависит от мужчины. Как и их мать, Келли вступит в брак, основываясь на совместимости жизненных целей, что, как знают все умные люди, является единственным основанием для брака, который будет продолжиться после окончания медового месяца.
Сара не понимала, в чем все это касается лично ее. Ей было четырнадцать, у нее была чистая кожа и блестящие каштановые волосы до пояса. Она прочла больше книг, чем кто-либо из ее знакомых, говорила по-французски бегло и по-японски с заминками. У нее было три сексуальных сношения, она испытала три оргазма и была так влюблена и любима, что, стоило ей попытаться думать о чем-то другом, у нее начинала кружиться голова. Все в порядке; ей не обязательно думать о чем-то другом. Обычные мысли для обычных людей. А она необычная. И никогда не собирается стать обычной.
3
Вскоре им стало не хватать тесного заднего сиденья «фолкона» мистера Карра, к тому же слишком много времени тратилось на дорогу и парковку; они стали встречаться в школе. Встречаться в классе было слишком рискованно, говорил мистер Карр, но он обыскал школу и нашел несколько других мест.
Была библиотека кафедры английского языка, которой никогда не пользовались после занятий, но она была на том же этаже, что и учительская, так что любовью приходилось заниматься тихо. Складское помещение в саду было безопаснее — это был сарай, отделенный от школьных строений грядками, на которых учащиеся выращивали овощи, — но там было душно и хранились удобрения, запахом которых их тела пропитывались на много часов. Физкультурная раздевалка для мальчиков была превосходна — далеко от основных помещений, запирается, с кафельными полами, звук шагов по которым раздавался достаточно громко, чтобы Сара и мистер Карр, услышав его, успели сбежать через заднюю дверь, — но ею пользовались после занятий физкультурой каждый день, кроме понедельника. Была и столовая (она пустовала каждый вечер, но до нее трудно было добраться, не попавшись на глаза дюжине учителей и учеников), и зал (тут надо было успеть до пяти тридцати, когда начинался урок танцев).
Каждый день при расставании мистер Карр говорил Саре, где они встретятся на следующий день. В некоторые дни он спешил, потому что должен был успеть на собрание, часто опаздывал, а два раза вовсе не пришел. Он оставлял телефон включенным, чтобы знать, не ищет ли его кто-нибудь, и несколько раз ему приходилось уйти посреди занятий любовью, потому что ему звонил другой учитель и говорил, что как раз идет в библиотеку или в учительскую, или в другое место, где, как он думал, находится мистер Карр.
В некоторые дни дверь запиралась, и мистер Карр сдергивал брюки, когда Сара не успевала даже поставить свою школьную сумку. А иногда ей приходилось сидеть у его ног часами, пока он читал ей лекции о поэзии, не дотрагиваясь до нее даже пальцем, пока ей не становилось пора уходить, и тогда он начинал просить ее остаться еще на пять минут. Если она соглашалась — а она соглашалась почти всегда, — он нежно целовал ее и занимался с ней любовью. Один раз она отказала ему, ей надо было идти домой, и он посмотрел на нее большими, полными слез глазами, как будто она его ударила. Потом он шлепнул ее, сильно, и обозвал динамисткой и копушей. Он толкнул ее, так что она упала на колени, расстегнул штаны и, с одной рукой у нее на затылке, упершись другой рукой в стену раздевалки, трахал ее в рот, пока не кончил.
Она осела на холодную плитку, чувствуя, как щиплет глаза и кожу головы, стараясь не подавиться и не сблевать. Он застегнул молнию брюк и подтолкнул ее ногой. «Ну, тебе пора, Сара. Я помню, ты сильно торопишься домой. Беги теперь».
Сара ухватилась за его ноги, чтобы встать. Она вынула из кармана его рубашки клетчатый носовой платок, расправила, подняла к губам, выплюнула кислое семя, вновь сложила платок и сунула на место в карман.
— Противно, — сказала она, потому что ей и правда было противно. Но в ту ночь она не могла заснуть от сожаления, что не взяла платок с собой.
Каждый будний день Сара Кларк исчезала на два часа. Задним числом она никогда не могла вспомнить, в какой именно момент это происходило, но всегда было смешение, растворение, поглощение. Не было границы, где бы кончалось ее тело и начиналось тело мистера Карра. Мистер Карр объяснил, что именно это имел в виду Шекспир под «двуспинным чудовищем». Когда два человека полностью связаны в выражении любви, они уже не отдельные люди, они становятся одним созданием. Акт страсти, совершенный должным образом, создает существо, которое больше, чем сумма его частей; это зверь с двумя спинами, но одной душой. Сара знала, что это не метафора: если бы кто-нибудь забрел в тайное место их встречи между тремя и пятью пополудни в будние дни, он не увидел бы девочку и учителя, занимающихся незаконной, невозможной любовью. Он увидел бы только дергающееся, ревущее двухголовое чудовище. Безмозглое создание, не замечающее ничего вокруг. Не желающее ничего, только становиться все больше собой и все меньше чем-то другим.
В течение остальных двадцати двух часов и сутки, на протяжении нескончаемых бесшкольных выходных, Сара чувствовала себя более обособленной, чем когда-либо, как будто границы ее тела были толще, чем раньше, как будто она сотрясала воздух, раздвигая его. Когда она каждое утро бежала босиком в ванную, она чувствовала каждую шерстинку ковра, приминаемую ее подошвами. Вгрызаясь в утренний тост, она чувствовала крошечные зазубринки на краях каждого зуба, разрывающие хлеб. Она чувствовала, как клубничный джем пробуждает каждый вкусовой сосочек. Ощущения были гак интенсивны, что она могла съесть не больше половины тоста.
