Надо быть постоянно готовым приподняться на сиденье и принять толчок на бёдра и мускулы рук, а не на позвоночник. Однако я попускаю каждый четвёртый или каждый десятый толчок: не вовремя замечаю, что водитель снимает ногу с акселератора, и меня внезапно со всей силой бросает прямо к центру Земли. Весь мой позвоночник обрушивается вниз, и межпозвоночные диски принимают удар на себя.
Первые несколько часов ветер очень силён. Пыль превращает день в белую ночь. Песок мчится через степь и саванну. Тонет белая степная трава, кусты в отчаянии несутся верхом на волнах песка. В пелене пыли иногда просвечивают случайные деревья и смутные фигуры людей, что побиваются вперёд, подгоняемые ударами летящего по воздуху песка.
Когда начинается пустыня, кажется, что атакует песок, но губит в пустыне не он, а сухость. Мёртвые растения уже не могут останавливать и закреплять блуждающие дюны. Мы едем часами по редкому лесу, в котором живым осталось лишь одно дерево из сотни. Белые стволы лежат на земле, как искорёженные скелеты.
После пяти часов в пустыне мы неожиданно оказываемся среди полей. Граница земледелия всё продвигалась вперёд, пока не совпала с границами пустыни. И того хрупкого жизненного пространства, которое некогда обнаружили между пустыней и полем кочевники-номады, больше не существует.
159.
Здесь, по границе пустыни, в 1898 год и шла маршем центральноафриканская экспедиция. Она состояла из девяти французских офицеров, семидесяти солдат регулярной сенегальской армии и тридцати переводчиков и «агентов». Вдобавок были наняты четыреста солдат для «вспомогательного отряда» из африканцев, которые шли воевать вместе с французами и принимали участие в сражениях ради последующего грабежа. В Тимбукту к ним присоединилось ещё девяносто сенегальцев, отданных в распоряжение экспедиции подполковником Клоббом.
Вуле взял с собой огромное количество оружия и боеприпасов, но не захватил ничего для оплаты носильщиков. Его люди просто отловили восемьсот человек и сделали носильщиков из них. Последние были одеты для жаркого климата, преобладающего там, где их поймали, и страшно страдали во время холодных ночей в пустыне. Разразилась эпидемия дизентерии, и сто сорок восемь носильщиков умерло во время первых двух месяцев экспедиции. А Шануан сам показал пример, как надо убивать тех, кто попытается бежать.
Они реквизировали продовольствие в деревнях, естественно, ничего не платя. Вместе с багажом и любовницами экспедиция разрослась до тысячи шестисот человек и восьмисот животных. Она продвигалась как рой саранчи по районам, которые обычно живут на грани голода. Ни у одного из командиров не было никакого опыта жизни в пустыне. Экспедиция курсировала между колодцами, гонимая необходимостью снабжать людей и животных сорока тоннами воды ежедневно.
160.
А в это время Джозеф Конрад сидел за своим чиппендейловским столом на ферме Пент в Кенте, набрасывая рассказ о Куртце, историю о преступлениях, совершённых во имя Цивилизации и Прогресса.
И события в современном французском Судане вряд ли могли оказать на него влияние, поскольку он ничего о них не знал.
Только 29 января, когда Конрад уже почти закончил повесть, один французский офицер, лейтенант Пето, был отослан назад «за недостаток дисциплины и энтузиазма». Только 5 февраля Пето написал длинное пятнадцатистраничное письмо своей будущей жене в Париж, где рассказал о некоторых из тех преступлений, в которые оказался вовлечён.
С захваченными носильщиками обращались плохо, им отказывали с медицинской помощи на протяжении всей эпидемии дизентерии. Те, кто не мог продолжать путь, были обезглавлены. Двенадцать носильщиков были застрелены при попытке к бегству, остальные — скованы цепью за шеи в группы по пять человек.
Чтобы рекрутировать новых носильщиков, французы выслали патрули, которые на рассвете окружали деревни и стреляли в каждого, кто пытался бежать. В качества свидетельства о выполнении приказа солдаты приносили с собою отрезанные головы. Вуле приказал надеть головы на колы и выставил их, дабы запугать местное наседление и добиться его полного подчинения.
В Сансан-Хауса, деревне, уже находящейся под «французским покровительством», Вуле отдал приказ убить тридцать женщин и детей — штыками, чтобы сэкономить на патронах. По словам вождя Курти, жертв было ещё больше. «Я ничего им не сделал, — сказал он, я дал им всё, чего они просили. Они велели мне в три дня передать им шесть лошадей и тридцать голов рогатого скота. Я сделал это. И всё же они убили всех, кого поймали: сто одного человека — мужчин, женщин, детей».
161.
Невеста Пето отправила это письмо своему депутату в парламент, и в середине апреля правительство вмешалось.
Губернатор Судана отдал приказ подполковнику Клоббу в Тимбукту найти Вуле и отстранить его от командования.
Подобно тому, как в конрадовской повести Марлоу отправляется вглубь страны на поиски Куртца, точно так же и Клобб отправился на поиски Вуле. По следам его было легко идти: они состояли из руин и трупов, число которых ужасающе возрастало по мере того, как Клобб приближался к экспедиции.
Клобб обнаружил трупы проводников, которые не угодили Вуле и были повешены живыми, достаточно низко, чтобы гиены могли отъесть им ноги, тела же были оставлены стервятникам. Рядом с сожжённой деревней Тибири, в 193 километрах от Зиндера, Клобб обнаружил тринадцать женских тел, повешенных на деревьях. Около Коран-Кальо, ближе к Зиндеру, висело два детских трупа.
В июле 1899 года Клобб прибыл в деревню Дамангара, где ему сказали, что Вуле находится лишь в нескольких часах ходу.
162.
Посреди ночи звонит мой отец. Удивлённый и смущённый, я бегу через гостиничный двор во тьме, чтобы ответить на звонок у стойки администратора. Когда я поднимаю трубку, я не слышу ничего, кроме глухого треска.
Но мне и ждать-то нечего, понимаю я, когда просыпаюсь. Ведь отец умер.
Жара заключает меня в мокрые объятья. Жара в Сахаре жалит, как удар плетьми, но только там, куда падает луч солнечного прожектора: в тени — прохладно, ночью — холодно. Здесь, в Зиндере, температура летом падает ниже пяти градусов.
Вены вздуваются и змеятся под кожей, пульсируя, угрожая взорваться. Руки и ноги раздуваются, в ступнях колет, пальцы напоминают маленькие дубинки, кожи не хватает. Лицо распухает, становится пористым и открытым. Из пор потоком бьёт пот, он начинается внезапно, как когда тяжёлая капля дождя ударяет по коже.
Я чувствую обжигающий жар на внутренней нижней стороне руки и замечаю, что она легла мне на живот. Я обжёгся о собственное тело.
Вся плоть раздувается, наполняется, начинает течь. Одно движение — и тело промокает насквозь. Не двигаешься — и всё равно весь мокрый.
Я столько пью, что нарушаю солевой баланс тела. Тогда я ем соль, и приходится пить ещё больше. Живот раздувается, тело хлюпает, ничего не помогает.
На следующее утро я сижу, как обычно, в библиотеке Французского института, читая дневник Клобба.
[95]
Но разум мой застывает, как сгущённая кровь в голове, и мой полдень начинается всё раньше и раньше, погружаясь всё глубже и глубже в пекло отупения.
