– Я пойду одна, – сказала я твердо.
– Я не могу отпустить тебя одну, – возразил Башкирцев.
– Как ты не понимаешь: если меня застукают, то у меня есть оправдание, а у тебя нет. – (Как-то само собой получилось, что мы перешли на «ты».) – Ты даже не был знаком с Людмилой. И потом, все знают из курса ликбеза, что преступление, совершенное несколькими лицами по предварительному сговору, карается строже, чем индивидуальное. Неужели непонятно?
– Понятно, но я все равно не могу тебя отпустить. Да я тут с ума сойду, представляя, что там с тобой происходит.
– Да что там может со мной произойти? Посмотрю в письменном столе, на книжных полках, где лежат сценарии. Найду материалы, над которыми она работала в тот день. Только и всего. Это займет минут двадцать от силы.
– Не нравится мне это, – бубнил Коля. – Я не могу отпустить тебя одну. Не могу, и точка.
Он начал меня раздражать. У Майкла Винчестера в одном из романов был помощник по имени Пит, очень старательный, но упертый парень, который все время попадал в разные переделки из-за своего дурацкого упрямства. Майкл в конце концов попросил отозвать этого Пита. Он сказал: если бы Пит жил в Средние века и был рыцарем, то по ошибке придушил бы принцессу и выпустил дракона. Я стала подозревать, что Коля Башкирцев из той же породы твердолобых. Не знаю, в какие переделки попадал Коля, но интуиция подсказывала, что при таком упрямстве, неумении слушать собеседника и воспринимать его доводы без приключений не обошлось. Я твердо знала, что в квартиру Людмилы должна отправиться одна. Неизвестно, что я там найду, и будет лучше, если это произойдет без свидетелей.
– Или я иду одна, а ты ожидаешь меня на улице, или я не иду вообще, – сказала я твердо. – Улики останутся необнаруженными, и убийца будет гулять на свободе, потому что наша полиция никогда его не поймает. Сам знаешь. Решай!
Коля смотрел на меня испытующе. Поняв, что я не шучу, он сказал:
– Я позвоню тебе на мобильник.
– Я не взяла мобильник, – соврала я и подумала: «Боже, какой идиот!»
– Двадцать минут, – сказал Коля. – Если ты не появишься через двадцать минут, я пойду туда сам.
– Хорошо, – быстро согласилась я. – Я появлюсь, жди!
От избытка чувств я даже поцеловала его в щеку. Он попытался удержать меня за плечи и прижать к себе в братском порыве, но я увернулась. Перебежала дорогу и скрылась в слабо освещенном подъезде Людмилиного дома.
На двери ее квартиры белела узкая полоска бумаги с лиловым штампом. Я дернула за край полоски, и она осталась у меня в руке. «Приклеить не могут как следует», – прбормотала я, оглядываясь. Мне почудился шорох. Лестница была едва освещена и пуста. Скрип ключа в дверной скважине показался мне оглушительным. У меня даже спина взмокла от напряжения. Наконец дверь открылась, и я юркнула в темную прихожую. Квартира встретила меня настороженной тишиной. Из комнаты в коридор падал слабый свет уличного фонаря. Где-то немыслимо далеко слышались человеческие голоса и смех. Я постояла, привыкая к темноте, и двинулась в комнату. Людмилы не было дома всего несколько дней, а квартира уже приобрела нежилой дух. Вещи без человека теряют смысл. Осиротевшее Людмилино жилище печально застыло в ожидании перемен.
Я решила начать с кабинета. Шторы на окнах были полузадернуты, слабо серела полоска окна. Компьютер светил зеленым глазком, словно подглядывал. Я зажгла фонарик. Узкий луч света скользнул по комнате. Письменный стол, кресло, чашка с недопитым кофе, печенье на подаренной мной фарфоровой дощечке для сыра, которую она использовала не по назначению. Эта чашка с недопитым кофе поразила меня в самое сердце – Людмила больше никогда не войдет сюда, никогда не унесет чашку на кухню, никогда не включит компьютер, и руки ее никогда не лягут на клавиши. А вдруг, подумала я, дух ее еще здесь? И видит меня?
– Людмила! – позвала я тихонько. – Люсенька!
Легкий шум почудился мне сзади, и я резко обернулась. Никого! Сердце колотилось в горле, готовое выскочить, колени дрожали мелкой противной дрожью.
– Хватит сходить с ума! – произнесла я вслух. – Ты зачем сюда пришла? Займись делом, а то с минуты на минуты заявится твой новый друг Башкирцев. Или позвонит по мобильнику.
Я подошла к столу, протянула руку к стопке бумаги, зажатой большой прищепкой из красного пластика. У Людмилы был целый набор таких, штук тридцать. Она пользовалась ими вместо скрепок. Я взяла верхний лист. «Коллекция Рунге», – было выведено на нем размашистым Людмилиным почерком. Ниже стоял большой восклицательный знак. Это был старый материал, двухлетней давности. Я стояла у стола, раздумывая, когда появился на листе восклицательный знак – тогда или недавно и почему Людмила вернулась к старой теме. Возможно, папка попала на стол случайно. Возможно, но… В ее бумагах всегда царил идеальный порядок, в отличие от моих. Все папки стояли на книжных полках в строгой хронологии. Людмила даже по их цвету знала, что внутри.
Коллекция Рунге? Не об этой ли бомбе говорила Людмила?
Листок, исчерканный фигурками и буквами, подсунутый под основание настольной лампы, привлек мое внимание. У нее была привычка черкать карандашом по листку, так ей легче думалось. Она сидела, уставившись в пространство, а рука рисовала кружки и квадратики. Я взяла в руки листок. Восклицательные знаки, спирали, завитушки и слово «Буратино», повторенное многократно. Что бы это значило? «Буратино» в квадратной рамочке, «Буратино» в кружке, «Буратино» в овале. Что хотела сказать Людмила, выводя имя героя детской сказки?
И вдруг я услышала отчетливый шорох в гостиной! Там кто-то был! Меня окатило липким ужасом. Не знаю, как я сообразила погасить фонарик. «Колька?» – подумала я, прекрасно понимая, что это не Башкирцев. Башкирцев окликнул бы меня. Шорох стал громче… Шаги… Человек вошел в кабинет!
Мне удалось нырнуть под стол в тот самый миг, когда он появился на пороге. Он стоял там целую вечность, как мне показалось. Я сидела под столом, скорчившись в три погибели, затаив дыхание. Человек подошел к столу. Свет фонарика заплясал на полу, затем переместился на книжные корешки на полках и пропал. Видимо, он рассматривал бумаги на столе. От ужаса я впала в полуобморочное состояние. Его светлые кроссовки замерли в полуметре от меня. При желании я могла бы дотронуться до них.
Человек стоял неподвижно. Я слышала шелест бумаги – он что-то искал на Людмилином столе. Я застыла, сцепив зубы, упираясь одной рукой в пол, другой в тумбу стола. Сказать, что я испытывала ужас, – ничего не сказать. Мне казалось, я теряю сознание. Я сидела под столом, как глупая мышь в мышеловке, и с раскаянием вспоминала Колю Башкирцева, который хотел идти со мной, а я так легкомысленно отказалась. Мне казалось, еще секунда, и я не выдержу, повалюсь на пол. Этот нагнется и вытащит меня из-под стола. Я увижу его лицо и тем самым подпишу себе смертный приговор.
«Что же делать?» – стучало в голове. Выскочить из-под стола и броситься к двери? Пока я буду выползать, он шарахнет меня чем-нибудь по голове. Ну почему я не спряталась за штору?
