Остальные молчали, внятных предположений ни у кого не было. Дрозд вскочил со стула и нервно заходил по комнате взад-вперед. Его никогда еще не видели таким взволнованным. Король преступного мира этого города, он всегда, в любой ситуации отличался редким хладнокровием. Однако соратники и не подозревали, чего на самом деле боится Дрозд. Он боялся вовсе не конкурентов или каких-то отморозков, а того, что люди в ГПУ, под чьим покровительством он работал, решили избавиться от него. Лишь благодаря им он вознесся на пьедестал и мог безнаказанно творить беззаконие, наводя ужас на нэпманов, ростовщиков и всякого рода спекулянтов. В ГПУ ему даже давали наводки – кого грабануть, кого убрать. Теперь он слишком много знал, и в ГПУ, видимо, решили, что пора менять короля.
– Да чтоб вы там все издохли! – заорал Дрозд так, что окружающие в страхе отпрянули. Затем в приступе обуявшего его гнева ударил ногой по карточному столу и едва не перевернул его. – Козлы поганые!
Репа, решивший, что это все относится к нему и его ребятам, попятился к выходу. Он знал, что предводитель скор на расправу, а о жестокости его просто легенды ходили. И тут за спиной у Репы распахнулась входная дверь. Все, как по команде, посмотрели туда и увидели хорошо известного Моисея Вольфовича Айзенштадта, Мишу-Алмаза. Вид у того был довольно потрепанный. Бросалось в глаза, что одевался он в спешке – жилетка была застегнута криво, рукав пиджака испачкан чем-то белым, лицо дикое, глаза, как пятиалтынные. Скатившись по лестнице, ювелир сразу кинулся к Дрозду и повис у него на шее.
– Сеня, беда у нас! Мне едва живым удалось вырваться. Этот человек – настоящее чудовище.
– Убери грабки! – ощерился Дрозд и оттолкнул ювелира от себя: – Про кого ты базаришь? Давай конкретно по теме…
– Вот тебе конкретно, – закивал Моисей Вольфович, – какой-то бешеный гопник ворвался ко мне в дом и, угрожая пушкой, обчистил сейф…
– Как обчистил? – с недоверием переспросил его Дрозд. – Ты же, мать твою, говорил, что твой долбаный сейф – самый надежный, что его никаким макаром нельзя открыть! Что же ты, сука…
– Минуточку, – вставил слово Моисей Вольфович, – мой сейф таки – самый надежный, и пусть любой плюнет мне в лицо, если сможет доказать, что это не так. Да, его невозможно вскрыть, если основной часовой замок закрыт. Я ведь не просто так выложил за этот сейф кучу денег. Оно мне надо, чтобы люди сказали: «А, смотрите, какой у Миши красивый дорогой сейф..» – нет! Я купил этот сейф, потому что мне доказали, что вскрыть его нельзя.
– Так как же этот хрен его обчистил? – взорвался Дрозд, не сдержав чувств.
– Таки сегодня основной замок был открыт, – спокойно пояснил Моисей Вольфович, – как раз сегодня кончился завод механизма замка, и я должен был снова завести его на неделю. Только я не успел сделать этого, так как ждал твоих архаровцев с деньгами. – Он многозначительно покосился на Репу.
– Эй, не надо на меня все грузить! – возмутился тот. – Сам форшманулся, а меня парафинит! Со мной такой наезд не проканает.
– Подвяжи ботало, – обернулся к нему ювелир с изменившимся лицом, – я был в авторитете, когда тебя еще думали.
– Кончай порожняк толкать! – заорал на них Дрозд. – Я, кажется, просек, что это был за антихрист. Это Лапа – пес паскудный! На воровской «правилке» решили его из города выкинуть, чтоб глаза всем не мозолил, вот он, падла, и надумал отыграться. Кто сегодня найдет его и приведет ко мне живым, получит тридцать кусков. – Он повысил голос и повторил: – Все слышали?! Сегодня и живым!
– Живым его трудно будет взять, – хмуро заметил Боцман. – Лапа – тертый калач, его на дурняка не возьмешь…
– Можешь взять его под красный галстук – мне насрать, – огрызнулся Дрозд. – Подгони мне его башку, но только с бабками, которые он взял. Без бабок он мне нужен только живым. Я его, суку, запрессую начисто…
– Ну, бабки-то, по идее, при нем должны быть, – заметил Портной, стоявший рядом.
– Ба, еще один мозговитый показался, – в притворном восхищении воскликнул Дрозд, – конечно, бабки при нем. Он их не скинет, потому что негде – земля под ногами горит. Короче, хватит обезьяну водить да понты кидать – выцепите его, достаньте бабки, а потом спросите, как с гада!
Загорский с задумчивым видом сидел в мастерской за рабочим столом и перебирал серебряные монеты, которые высыпал из мешочка, принесенного «медвежатником». Рядом на столе стоял макет скульптуры «Дочь кузнеца». Чтобы фигурка получилась заметной и законченной, с четкими линиями, ее надо было делать не менее двадцати сантиметров высотой. Загорский положил монету на аптекарские весы – десять граммов. На самой монете номиналом в пятьдесят копеек было написано, что она содержит девять граммов чистого серебра. А всего монет – шестьсот семьдесят. Загорский закусил губу. Веса металла не хватало. Либо придется делать скульптуру пустотелой, либо металл получится низкой пробы.
Размышляя над тем, на каком варианте остановиться, Загорский взялся за переплавку монет. Для этих целей у него имелась небольшая газовая горелка. Очистив и переплавив металл в небольшие слитки, рассчитанные по граммам, каждый для отливки определенной части скульптуры, скульптор занялся подготовкой форм. Глина успела высохнуть, оставалось обжечь формы в печи, чтобы вытопить воск. Когда формы были готовы, Загорский оставил их остывать, а сам сел пообедать, но не успел поднести ложку с ухой ко рту, как в дверь постучали.
– Кто там? – настороженно спросил скульптор, прикрывая слитки мешковиной.
– Николай Павлович, это Федор, – раздался голос из-за двери.
– А, Федор, – обрадовался Загорский, признав голос соседа со второго этажа.
Тот был кузнецом и мастерски изготовлял декоративные решетки, ограды и прочие вещи. Николай Павлович сам заказывал у него то кочергу для камина, то вешалку. Каждая вещь получалась как произведение искусства. Скульптор открыл дверь и впустил в комнату черноволосого тучного парня лет двадцати пяти с детским улыбчивым лицом, ярко– синими глазами, одетого в простую льняную рубаху, серые мешковатые штаны и сапоги.
– Что ваяешь? – спросил Федор громко, и не успел Загорский ответить, как парень со свойственной ему плавностью и быстротой проскользнул к рабочему столу и заглянул под мешковину: – Ого! Где добыл?
– Друзья помогли, – уклончиво ответил скульптор.
– И куда ты его? – кивнул на слитки серебра кузнец.
– Да вот, небольшую статуэтку делаю. – Загорский показал макет и, с неудовольствием отметив ехидную улыбку парня, добавил: – Слушай, а ты серебро варить умеешь? Понимаешь, я хочу сделать ее из частей, а потом соединить сваркой. Так и легче, и линии будут четче.
– Я бы посоветовал гальванопластику, – с умным видом произнес Федор, оглядывая большую гипсовую статую женщины, стоявшую у стены.
– Я хочу сварку, – заупрямился Загорский, – если не умеешь, то так и скажи.
– Нет, умею, – спокойно возразил Федор.
