Он поставил к стене лопату, испачканную свежей землей, на край гробницы водрузил фонарь, а сам сел на расколотую крышку, достал сигареты, вставил одну в мундштук и прикурил.
Лапа подсуетился, достал из заначки бутылку водки, налил стопку и поднес ее старику вместе с бутербродом из ветчины с хлебом.
– А вот за это спасибо, – улыбнулся сторож, махнул стопку разом, закусил и вдруг заметил девочку, жавшуюся в углу: – А это у нас кто еще?
– Сирота, – буркнул Лапа, не в силах признаться, что на самом деле это его дочь. Он не представлял, как воспримет подобное признание Лиза. Может, это будет для нее страшным ударом, или наоборот, она обрадуется, а его пришьют, и она вторично осиротеет. Нужен ли ей вообще такой непутевый отец?
– Ну, иди сюда, маленькая, – поманил девочку старик.
Лиза отрицательно покачала головой и крепче прижала к себе куклу.
– Ишь ты какая, – восхитился Егор Тимофеевич и протянул пустую стопку Лапе: – Если можно, повторите, сударь.
– Правильно она все делает, – вступился за Лизу Лапа, – людям можно доверять только в самом крайнем случае. – Говоря, он наполнил стопку и протянул ее сторожу.
– Что же это получается? – улыбнулся Егор Тимофеевич. – Может, и ты мне не доверяешь? Да я тебя нянчил вот с таких лет. – Он показал дрожащей рукой расстояние от пола, соответствующее росту небольшой кошки или крупной крысе, и продолжил: – И отца твоего знал, и деда. На охоту с ними ездил. Отдыхать на море ездили семьями, когда еще Анастасия Филипповна была жива.
– Да я тебе, Тимофеевич, доверяю как самому себе, – заверил его Лапа.
– А что с ее родителями приключилось? – понизив голос, спросил старик, наклоняясь к нему. – Красные, да…
– Отчасти, – тихо пробормотал Лапа, косясь на девочку, – отца к стенке поставили, а мать «лучинковцы» убили.
– А, слышал об этих умалишенных, – кивнул сторож, – была б моя воля, я бы их всех в расход пустил. Я имею в виду организаторов, кто людей смущает.
– А что ты о них еще слышал? – поинтересовался Лапа, а затем громко сказал Лизе: – А ты ложись спать. Я вот поговорю с дедушкой и тоже лягу.
– Хорошо, – кивнула Лиза и принялась расстилать одеяло поверх соломенного тюфяка.
– Что я о них еще слышал, – медленно произнес Егор Тимофеевич, – да вроде ничего… – Потом, внезапно вспомнив, добавил: – Знаю, что по понедельникам от них приходят две подводы за провиантом и всякой всячиной. Они на центральном рынке закупаются.
– Как? – удивился Лапа. – Я думал, они живут лишь тем, что дает природа и Бог.
– Так это не для обычных сектантов, – улыбнулся старик, – для вождей.
– Что ж, замечательно, – ледяным тоном произнес Лапа.
– Опять что задумал? – забеспокоился старик. – Бросай ты это все! Сгубишь себя.
– Да что вы все причитаете как старухи? – возмутился Лапа, хмурясь.
– Ладно, не кипятись, – вздохнул Егор Тимофеевич и поднялся со своего места, – идти мне надо. Откровенно сказать, неприятно мне тут находиться.
– Ты же вроде бы мертвецов не боишься, – фыркнул Лапа и тоже поднялся, намереваясь проводить гостя до дверей.
– Не мертвецов я боюсь, – возразил сторож, – просто не хочу смотреть на то, что сделали живые.
Он повернулся к выходу, но в этот момент входная дверь резко распахнулась. На пороге, словно из ниоткуда, возникли три головореза с «наганами». Три выстрела грохнули одновременно. Следующие слились с первыми в сплошную канонаду. Изрешеченного Егора Тимофеевича отбросило на Лапу. «Медвежатник» подхватил его тело, вскинул пистолет и выстрелил в ответ. Каждая его пуля поразила свою цель. Толстяк в клетчатой кепке и мятом пиджаке скатился вниз по лестнице, двое других вылетели наружу, обливаясь кровью. Потом кто-то невидимый закрыл дверь, и в наполненном пороховым дымом склепе воцарилась тишина.
Лапа бросил взгляд на Лизу – с девочкой ничего не произошло. Она сидела на корточках, прижавшись к стене в обнимку со своей куклой. Выступ стены надежно защищал ее от пуль. В глазах стоял ужас.
– Все будет нормально, – бросил ей Лапа и повернулся к старику. На губах Егора Тимофеевича выступила кровь. Он посмотрел потускневшим взглядом на Лапу, улыбнулся, закрыл глаза и обвис у него на руках. Лапа бережно опустил старика на землю, затем вскинул руку с пистолетом, целясь в пришедшего в себя толстяка: – Никак Ряха, собственной персоной!
– Не стреляй, – простонал бандит, зажимая рану на животе. Кровь струилась между пальцами быстрым потоком, лицо стремительно бледнело.
«Не жилец», – подумал Лапа и услышал голос Дрозда снаружи:
– Эй, козел, фраер дешевый, выходи и умри, как мужчина, или мы сами войдем, и ты сдохнешь, как последняя скотина! Я тебе лично нож в пузо всажу, так что ты дерьмом захлебнешься.
– Да ты, сука, сначала зайди! – дерзко выкрикнул в ответ Лапа, быстро соображая, что делать. Выбор имелся не большой. Его взгляд вдруг остановился на Ряхе: – Зря ты сюда приперся.
– Я не виноват, – попытался возразить бандит.
– Если не виноват, то попадешь в рай, – оскалился Лапа и нажал на спусковой крючок.
Оглушительно грохнул выстрел. Ряха дернулся и затих с дыркой во лбу. Судорожно вздохнув, Лапа посмотрел на мертвого старика, потом на девочку, дрожащую от страха. Нужно было выбираться любой ценой.
– Надеюсь, ты застрелился, падаль! – крикнул снаружи Дрозд.
– Хрен дождешься, гнида, – нарочито весело ответил Лапа, – это я твоего кореша Ряху пришил.
– Ты сдохнешь! – в исступлении закричал Дрозд. – Сдохнешь, сдохнешь, как пес, как паскуда последняя!
Комната в гостинице выглядела убого. За свои деньги клиент получал спартанские условия и никаких излишеств. Ни девочку заказать, ни выпить. Нет, заказать, конечно, можно было при определенной сноровке, но вот что получишь в результате, это еще вопрос. Выпивка была дрянной, сплошной самопал, а проститутки все работали на НКВД. Лежа на смятой кровати в одежде и сапогах, Слон смотрел в потолок и вспоминал старорежимные гостиницы. Если имелись деньги, то можно было погулять на славу, не опасаясь, что утром тебя возьмут под белы руки да запихнут в веселый хлебный фургончик. Слон закашлялся, сплюнул на пол и увидел при тусклом свете лампы на полу кровь. Недолго ему осталось. Вздохнув, он достал самокрутку с «планом», прикурил, затянулся и снова мучительно закашлялся. На какое-то мгновение ему даже показалось, что он задохнется, но потом все же удалось втянуть легкими воздух, и багровая тьма перед глазами отступила. В расстроенных чувствах, он плевком затушил самокрутку, спрятал в карман, откинулся на кровати и подумал про «медвежатника»: «Эх, Лапа, ведь пропадет парень ни за что ни про что.
В коридоре послышались шаги. Слон насторожился. Трое или четверо. Судя по звукам – в сапогах, но не военные и не менты. Бесшумно вскочив с кровати, он погасил лампу, выхватил из-за голенища сапога охотничий нож, прокрался к двери и встал за ней. Неизвестные шли в сторону его номера. Вот остановились перед дверью. Затем послышался звук открываемого отмычкой замка. Несколько тихих щелчков, и дверь тихонько отворилась, закрывая собой притаившегося за ней Слона. В комнату проскользнули четыре человека. Во тьме вспыхнул луч электрического фонарика. Светлое пятно остановилось на постели и заметалось по ней.
