Внезапно в коридоре послышались быстрые шаги, и дверь в камеру распахнулась. Внутрь влетел Тихий и сунул ему в руку сотовый:
– Тебе звонят, твой французский друг-педик. Спроси, что ему нужно, и не лоханись, а то без башки останешься.
– Да, конечно, – мрачно кивнул Алекс, глядя на двух вооруженных амбалов, маячивших у авторитета за спиной. – Слушаю, мсье Мало. Вы что-то хотели?
– Я забыл спросить, как прошла встреча с русскими бандитами. Раз ты получил статуэтку, значит, сумел с ними разобраться, верно?
– Да, сумел разобраться, – эхом повторил Алекс.
– Скольких ты сам потерял? – продолжал допрос Мало.
– Четверых, – осторожно признался Алекс, не понимая, к чему клонит заказчик.
– Где встречались, что за место, я хочу знать адрес, – неожиданно потребовал Мало.
– Промышленное строение один, – ответил Алекс и перехватил неодобрительный взгляд Тихого. Тот показал жестом, чтобы он завязывал трепаться.
– Кто-нибудь из твоих парней есть рядом? – поинтересовался Мало. – Я хочу с ним поговорить, позови кого-нибудь.
– Вы что, мне не доверяете? – спросил Алекс, чувствуя, как по вискам побежали струйки пота, а лоб покрылся испариной.
– Я никому не доверяю, – пояснил Мало. – Позови мне своего водилу или Шарля-Анри…
Тихий вырвал из его рук телефон и выключил:
– Че тупишь, падла! Хотел нас сдать? Видно же, что он все просек.
– Но я не виноват! – воскликнул Алекс, пятясь. – Я делал все, как ты говорил. Просто этот мужик за километр чувствует подвох. Его не обманешь.
– Ну и хер с ним, – пожал плечами Тихий. – Пока он там у себя во Франции оторвет задницу от кресла, мы тут уже разыщем старуху и вытрясем из нее бабло. Пусть приезжает – узнает, что такое русская братва. Я его встречу как полагается, с хлебом-солью. Потом хоронить будет нечего.
– А что будет со мной? – осторожно спросил Алекс.
– Сиди пока, а как понадобишься, мы тебя дернем, – ответил Тихий и вышел из камеры.
9. 1930 год
Николай Павлович Загорский любовался своим произведением. «Дочь кузнеца» была почти закончена. Федор собирался приварить голову. Дальше оставалось лишь зашлифовать места сварки. И тут неожиданно в дверь постучали. Федор прекратил работу и вопросительно посмотрел на Загорского. Скульптор в ответ пожал плечами. Он никого не ждал. Однако визитер был упорным. Он барабанил в дверь, не желая уходить. Затем начал поворачиваться открываемый отмычкой замок. Федор побледнел, а Загорский молча взялся за кочергу. Он подумал, что неплохо бы выключить свет, чтобы воры, оказавшись внутри, не смогли сразу сориентироваться, протянул даже руку к выключателю, но не успел – дверь распахнулась раньше. На пороге стоял взбудораженный Лапа. Его глаза светились лихорадочным огнем, щеки пылали. Казалось, он готов, как смерч, ворваться внутрь и разметать все вокруг.
– Ты! Ты чего?! – пролепетал Николай Павлович.
– Чего не открывал? – рявкнул «медвежатник» и, прикрыв за собой дверь, запер ее на все замки, еще и крючок навесил.
– Я вообще-то у себя дома и могу не открывать, если не хочется, – осторожно заметил Загорский. – За тобой что, гонятся?
– Пока нет, – буркнул Лапа, пересек комнату, чуть отодвинул занавеску и выглянул в окно. – Но лучше быть настороже, чтобы не схлопотать перо в бок или маслину в пузо.
– Я, наверное, пойду, поздно уже, – произнес Федор и бочком медленно двинулся от «медвежатника» к двери.
– Федор, нет, погоди, – воскликнул Загорский, – мы же еще не закончили!
– Может, лучше завтра? – с сомнением протянул Федор, косясь на гостя. – Вижу, у вас какие-то дела срочные с этим гражданином.
– Нет никаких дел, – заверил его Загорский. Но тут совершенно неожиданно Лапа схватил его под руку, оттащив в сторону, и тихо зашептал почти в самое ухо:
– Коля, помоги мне последний раз. Только на тебя вся надежда. Не за себя прошу…
– Нет, да ты что! – возмущенно вскрикнул скульптор и вырвал руку из цепких пальцев «медвежатника». – Я же тебе объяснял, что больше не буду заниматься ничем таким!
– Я просто прошу передать письмо моей дочери. Просто передать письмо, – упорствовал Лапа. – Тебе что, трудно?
– Письмо дочери, нет, не трудно, – пробормотал Загорский, чувствуя, что совсем сбит с толку. – А откуда у тебя дочь появилась? Ты не врешь?
– Вот те крест! – Лапа неистово перекрестился и схватил скульптора за плечи: – Помоги, дружище! Чувствую, мне недолго осталось. За мной все охотятся. Я ей даже не успел все толком объяснить, сказать, что я ее отец. Так глупо получилось.
– Эта та девочка, с которой ты был, – догадался Загорский.
– Да, – кивнул Лапа. – Представляешь, оказалось, что она моя дочь. У нее, кроме меня, никого нет, мать убили одни уроды. Ты поможешь?
– Ладно, давай свое письмо, – смягчился скульптор.
Лапа достал из кармана свернутый в несколько раз листок бумаги и протянул его Загорскому:
– Вот. И еще одно. Прошу, спрячь его в эту скульптуру. Никто другой не должен его получить. Я уже предупредил, что оно будет там. Она придет к тебе через год, когда все уляжется, и ты отдашь ей.
По лицу скульптора пробежала тень. Он нахмурился и воскликнул:
– Да что еще за фокусы! Я вообще-то не для тебя эту скульптуру делал. Это вообще подарок. А ты ее уже приспособил под свои бандитские цели. Ловко!
Лапа молча протянул ему пачку червонцев.
– Что это? – Загорский вздрогнул и испуганно отодвинулся от денег.
– Я покупаю у тебя эту статуэтку, – пояснил Лапа. – Ну, что, мне перед тобой на колени встать?!
– Не надо на колени. – Прикинув, сколько денег в пачке, Загорский решил согласиться и протянул руку за деньгами. Никто еще не предлагал ему столько ни за одну работу, нужно быть дураком, чтобы отказываться. Эти деньги ему очень пригодятся в скором времени, когда он будет выезжать из страны. Многих придется подмазать, чтобы выезд прошел без проволочек.
Лапа без сожаления отдал деньги и попросил, чтобы скульптор немедленно поместил письмо в статуэтку. Загорский посмотрел на Федора:
– Слушай, а ты сможешь заварить статуэтку так, чтобы письмо внутри не пострадало?
– Смогу, конечно, – кивнул кузнец. Затем пояснил: – Варить-то я буду шею, а письмо мы затолкаем вниз.
– Тогда делай свое дело, – кивнул Лапа.
Федор справился за три минуты, он был мастером своего дела. Интенсивный нагрев шел лишь в зоне сварки, письмо не должно было пострадать. Потом Загорский зашлифовал место сварки и продемонстрировал всем свое творение.
– Обещай, что передашь ее. – Лапа смотрел прямо в глаза скульптора. – Считай, что это моя последняя воля.
