– Да передам, передам, не беспокойся, – снова заверил Загорский.
– Все, Николай Павлович, я пошел, – бросил на ходу Федор и юркнул за дверь, стремясь побыстрее убраться от греха подальше. Фигура гостя внушала ему сильное беспокойство, и он был уверен, что добром это не кончится.
– Ладно, я тоже пойду, – сказал Лапа, – мне нельзя здесь оставаться, а то еще на тебя навлеку беду.
– Удачи! – Загорский махнул Федору, а потом приблизился к «медвежатнику» и крепко пожал ему руку.
Они посмотрели друг другу в глаза, и Загорский подумал, что, наверное, они действительно больше не увидятся. Лапа выглядел затравленным, грустным, но не побежденным. В глазах у него было какое-то отчаянное выражение, словно у человека, сознательно идущего на верную смерть.
– Береги себя, – сказал он на прощание «медвежатнику».
– Вряд ли получится, – вздохнул Лапа, – слишком круто все закрутилось.
– Тогда до встречи, – неуклюже пробормотал Загорский.
– Встретимся, – пообещал Лапа, резко развернулся и вышел.
Загорский закрыл за ним дверь и посмотрел на статуэтку. Что ж, придется отдать ее девчонке, если она, конечно, появится. Ему было жаль Лапу. Пропадет парень ни за что ни про что. Однако сделать ничего нельзя, он сам выбрал свой путь. У него тоже свой путь. Загорский подумал о предстоящем выезде за границу, Наталия говорила, что его талант по достоинству оценят во Франции. Но так ли это на самом деле?
В дверь снова постучали. Он подумал, что это Лапа вернулся, забыл что-нибудь, но вместо «медвежатника» за дверью стояли три плечистых молодых человека в форме сотрудников милиции.
– Загорский Николай Павлович? – осведомился один из них.
– Да, это я, – дрожащим голосом признался скульптор, – а что случилось?
– Мы предлагаем вам добровольно сдать все хранящиеся в доме изделия из драгоценных металлов, украшения, золотые монеты и слитки, – заученно отчеканил второй.
– Но у меня ничего нет, – робко возразил Загорский.
– А вот мы сейчас это и проверим, – сказал третий.
Загорского бесцеремонно отстранили в сторону, усадили на стул и стали обыскивать квартиру.
– Мать честная! – воскликнул первый, наткнувшись взглядом на скульптуру. – Это ж с кило чистого серебра!
Дальнейший обыск выявил золотые часы, обручальное кольцо, перстень – все это было спрятано в тайнике за вентиляционной решеткой, а также серебряный портсигар, несколько серебряных ложек с позолотой, икону в серебряном окладе.
Загорский сидел и ждал, когда наконец это все закончится. Урон, нанесенный милицией обстановке квартиры, превышал стоимость изъятого раза в два. Наконец вандалы в форме стали приглядываться к статуям.
– В них может быть что-то спрятано, – заметил старший группы.
Загорский сделал над собой невероятное усилие, чтобы сдержаться и не высказать все, что думал о происходящем. Подавив раздражение, он спокойно произнес:
– Эта статуя, на которую вы смотрите, изготовлена по заказу начальника обкома партии Кривцова Алексея Михайловича. Он будет очень недоволен, если вы ее разобьете. Все остальные работы также изготовлены по заказу очень влиятельных лиц города. Мне стоит сделать лишь один звонок, и у вас будут большие неприятности.
– Да что ты гонишь, контра! – воскликнул командир опергруппы. – Да я сейчас тебя прямо здесь порешу при сопротивлении сотруднику милиции.
Загорский молча посмотрел в сторону. В такой момент лучше промолчать, дабы не усугублять ситуацию. Командир опергруппы схватился было за револьвер в кобуре, потом передумал, подсел к столику, на котором стоял телефон, и попросил телефонистку соединить его с управлением, долго совещался о чем-то с начальством, затем положил трубку и рявкнул на своих архаровцев:
– Эй, парни, заканчивайте кипеш! Сворачиваемся!
– А статуи? – разочарованно спросил один из милиционеров.
– Хрен с ними, – махнул рукой командир и посмотрел на скульптора недобрым взглядом: – А вас я попрошу проследовать за нами в управление.
– Я что, арестован? – растерянно пролепетал Загорский, поднимаясь со стула.
– Пока нет, – ухмыльнулся командир опергруппы, – начальство будет решать, что с тобой делать. Вот им и расскажешь про влиятельных знакомых. Они любят слушать. Ты им все, падла, расскажешь.
– Но я же ничего такого не делал! – в ужасе возопил Загорский.
– Шагай! – Его грубо пихнули в спину.
Едва устояв на ногах, Загорский послушно поплелся к двери. В душе у него крепло подозрение, что это был не рядовой обыск. Милиционеры на самом деле пришли не за сбором драгоценных металлов, а за ним.
Нужен был формальный повод, чтоб его задержать. От этих мыслей кожа Загорского покрылась мурашками. Из застенков ОГПУ мало кто возвращался живым и невредимым.
Начальник особого отдела регионального полномочного представительства ОГПУ Калганов Виктор Геннадьевич не спеша прикурил папиросу, помахал в воздухе горящей спичкой, туша ее, и бросил в пепельницу, забитую окурками. В просторном кабинете стоял густой табачный смог, от которого было трудно дышать. Со стены за его спиной на посетителя сквозь призрачную пелену смотрели портреты вождей Ленина и Сталина.
Расправив мощные плечи, Калганов потер тонкий шрам от шашки, пересекавший лицо, и произнес тихим печальным голосом:
– Итак, Николай Павлович, я хочу быстро услышать от вас внятное объяснение…
Загорский, сидевший в кресле для посетителей, поежился, посмотрел на девицу в темно-синей форменной гимнастерке и фуражке с красным околышем, что застыла справа от него, на револьвер в кобуре, висящий у нее на поясе. Ее глаза скрывала тень от козырька, и от этого лицо девушки казалось каким-то зловещим.
– Объяснение, – нетерпеливо напомнил Калганов. В его единственном ярко-синем глазу вспыхнула злоба.
– Я ничего не знал о тайнике в вентиляционном отверстии, – спохватившись, стал поспешно тараторить Загорский, – это, наверное, буржуи, старые хозяева дома запрятали. Я честно ничего не знал! Если бы знал, то сразу сдал бы все государству. Я же понимаю, что все это надо на восстановление страны. Индустриализация…
Калганов жестом прервал его и прочитал по листку:
– В описи значатся статуэтка из серебра, серебряная пепельница и икона в серебряном окладе. Это не было спрятано в тайнике и стояло на виду.
– Да пепельница вся почернела! Я даже не знал, что она из серебра. Стоит себе и стоит, – вдохновенно врал Загорский, – купил ее у какого-то оборванца за четвертак. Ему на выпивку не хватало, ну и пожалел… А икона, она от бабки досталась. Я бы ее сдал, но стыдно было. Боялся, подумают, что я богомолец какой-нибудь. Потом статуэтка… Она тоже вся почернела. Я разбирал хлам и решил почистить. Стал чистить, а она из серебра. Хотел ее сдать, но тут пришли ваши, и я просто не успел.
