Калганов взял лист бумаги и протянул его скульптору вместе с пером и чернильницей:
– В общем, пишите чистосердечное признание, что вы работаете на германскую разведку, что участвовали в заговоре против товарища Сталина, но осознали ошибку и сдались органам ОГПУ… Пишите, я продиктую.
– Но зачем все это писать, – дрожащим голосом спросил Загорский, – я же согласился с вами сотрудничать.
– Не волнуйтесь, это всего лишь формальность, – вежливо успокоил его Калганов, и вдруг с нажимом добавил: – Пиши!
Скульптор написал все, что ему наговорил чекист, подписался, поставил дату и передал признание Калганову. Тот прочитал, ухмыльнулся, а затем, оторвав от нового листа бумаги четвертинку, написал на нем номер телефона:
– По этому телефону вы сможете дозвониться до меня. Представляйтесь как Иван Пичугин – это ваш оперативный псевдоним. Как только будет что-нибудь – сразу ко мне.
– А теперь вы меня отпустите? – осторожно спросил Загорский.
– Да, только пропуск выпишу. – Калганов вновь склонился над столом.
Получив пропуск, Загорский поднялся со стула, с опаской покосился на помощницу Калганова, которая молча отошла в сторону, освобождая ему дорогу.
– Идите, – плотоядно улыбнулся Калганов, – вы свободны.
Лишь на улице скульптор осознал, насколько он счастлив. Рядом высилась громада мрачного зеленовато-серого здания ОГПУ. Он сумел выйти из его недр живым! На небе занималась заря. Не верилось, что еще только утро. Часа два-три он томился, ожидая допроса в пустой камере. Потом сам допрос, казавшийся вечностью. Внутри все пело: «Выжил, выжил!» Вдыхая свежий прохладный воздух, Загорский быстрым шагом пошел прочь от зловещего дома. Потом сообразил, что идет не в ту сторону, и круто свернул. В любом случае надо было убраться подальше, а на остальное плевать.
Завтрак кузнеца состоял из здоровенной миски отварной картошки с жареным луком, шматка сала, большой кружки молока и куска ржаного хлеба. Отпив молока, Федор развернул утреннюю газету. Пробежал глазами статью о борьбе с проявлениями шовинизма. Для усиления этой борьбы и для оживления интернациональной работы совещание редколлегии газеты признало необходимым немедленно организовать несколько бригад рабкоров, через которых наладить повседневное освещение вопросов борьбы с шовинизмом и борьбы за действенность рабселькоровских писем. Отделам было предложено немедленно перестроить планы с таким расчетом, чтобы все материалы были пропитаны вопросами борьбы с шовинизмом. Наряду с колонкой английского текста, который дается в газете каждый день, решено ввести печатание ежедневной колонки на китайском языке. К партотделу был прикреплен специальный сотрудник, владеющий китайским языком. Федор опустил взгляд ниже, к следующей заметке, и едва не захлебнулся, поперхнувшись молоком. Откашлявшись, он снова посмотрел на передовицу. В центре листа красовалась фотография ночного гостя Загорского. На фотографии парень был значительно моложе, но Федор все равно его узнал. В статье говорилось, что разыскивается особо опасный преступник Сергей Ипатьевич Лапин. Двадцать шесть лет, спортивного телосложения, светлые волосы, улыбчив, производит благоприятное впечатление. Одет – модно. Любит дорогие рестораны. Всегда при деньгах. Представляется инженером, писателем или ученым. Кличка – Лапа. Подозревается в ограблении филиала Госбанка, убийствах сотрудников милиции, бандитизме, терроризме, разбое, мошенничестве и осквернении кладбищ… Далее следовал длинный список преступлений. Федор читал и не мог поверить, что все это совершил один человек. В конце статьи аршинными буквами было приписано, что гражданину, оказавшему содействие в поимке опасного преступника, выплатят вознаграждение в размере пяти тысяч рублей. Вознаграждение выплатят также за любую полезную информацию.
Он мог бы легко получить вознаграждение, тем более что уже давно сотрудничал с чекистами. У Федора даже был оперативный псевдоним – Расплав. Проблема в том, что он не смог вовремя опознать преступника, дал ему уйти. Там им будут недовольны. С другой стороны, чертовски хотелось получить вознаграждение. Федор махнул рукой: «Эх, была не была!» – и помчался в почтово-телеграфное учреждение, располагавшееся в новом шестиэтажном здании «Делового дома» рядом с конторой Госэлектросиндиката. На первом этаже «Делового дома», кроме почты и телеграфа, находились еще универсальный магазин, банк, книжный магазин Волжсккрайиздата, а на верхних этажах – центральная гостиница. Первоначально она называлась «Гостиница Советов», или «Гостиница Дома Советов», теперь – «Волга». Перед «Деловым домом» всегда толкалась масса народа, и затеряться в этой толпе не составляло труда. Федор влетел в помещение переговорного пункта, закрылся в одной из кабинок и заказал разговор с начальником особого отдела регионального полномочного представительства ОГПУ. Его номер телефона кузнец помнил наизусть.
– Калганов, слушаю, – отозвался начальник ОГПУ.
– Это Расплав, – дрожащим от волнения голосом начал Федор, – вчера ночью к Загорскому заходил один человек. Я опознал его, это особо опасный преступник, ограбивший Госбанк.
– Очень своевременно, товарищ, – с мрачной иронией произнес Калганов. – А почему не позвонил вчера? Какого хрена тянул!
– Так я… Это, как бы того, – замялся Федор, чувствуя, как кровь жаркой волной бросилась в голову, – подумал, что поздно звонить. Решил утром.
– Придурок, мать твою! – взревел Калганов. – С чего это у тебя мысли вдруг поперли?! Я велел тебе звонить сразу!
– Извините, – робко пролепетал кузнец, чем еще больше усилил гнев чекиста.
– Да чего вы все тупые-то такие! Я бы тебя прямо щас в расход пустил за идиотизм. Советской власти не нужны идиоты! Ты ведь беспартийный? Так вот и не надейся, что такого козла в партию примут…
Федор молча слушал и с грустью думал, что вознаграждения ему, скорее всего, не видать. Как бы и хуже еще чего-нибудь не сделалось. Он знал, что начальник чекистов скор на расправу.
Накричавшись, Калганов спросил кузнеца уже спокойным тоном:
– Когда точно преступник заходил к Загорскому?
Федор понял, что гроза миновала, и обстоятельно со всеми подробностями расписал события вчерашнего вечера. Калганов выслушал, затем поинтересовался:
– А у этого паренька с собой ничего не было? Я имею в виду сумка, сверток…
– Да нет, вроде бы ничего, – пробормотал Федор, – они просто пошептались о чем-то. – В его воспоминаниях всплыла записка, которую скульптору передал бандит и которую потом Загорский вложил в статую. Он хотел было рассказать об этом, но запнулся и решил опустить данную деталь. Уж слишком взволнованным выглядел «медвежатник», когда передавал записку. Верно, в ней было что-то важное, что могло сулить выгоду, какие-то секретные сведения. Поскольку Загорского арестовали, он мог пробраться к скульптору домой, выкрасть статуэтку и посмотреть, что там за записка, а потом уже решать – докладывать ли в ОГПУ или нет. Внезапно в душе Федора зашевелились неприятные предчувствия. Он представил, как роется у скульптора в квартире, а тот возвращается и застает его на месте преступления. Вдруг его выпустят? Брови Федора сошлись на переносице. Мучимый сомнениями, он спросил у Калганова:
