В этот момент показался спецназ. Бойцы быстро перебирались через забор по всему периметру особняка. Следом во двор въехал Баранов на спецназовской машине. Кроме него, водителя и командира спецназа, в машине еще находился Артем Лукашин. Тут же подъехала машина «Скорой помощи». Позже к месту подтянулись эксперты. Отправив мать с бабушкой в больницу, Антонов подозвал к себе Лукашина:
– Что там наш налетчик в больнице? Как состояние?
– Вроде все нормально, – ответил молодой следователь. – Врач сказал, что скоро пойдет на поправку.
– Он в сознании, – поинтересовался Антонов, – допросить его можно?
– В сознании, но молчит, – вздохнул Лукашин, – я уже пытался, даже переводчика нашел – все без толку.
– Ничего, у меня заговорит, – уверенно заявил Антонов, – у меня говорят даже немые. Устроим очную ставку с Тихим, и парнишка расколется как миленький.
Тихий с трудом открыл глаза и посмотрел по сторонам. Никого. Из двух десятков неглубоких ран на его теле текла кровь, пропитывая одежду. Психопатка порезала его конкретно, но главного не добилась, так как имела весьма отдаленное представление об убийстве человека посредством кухонного ножа. Ее беспорядочные удары не поразили ни одного жизненно важного органа. Решив, что дело сделано, Василина ушла. Однако она ошиблась, Тихий истекал кровью, но был жив. Голова у него кружилась, в глазах время от времени темнело, а смотреть вниз вовсе не хотелось. С него текло, словно с мокрого матраса. На земле образовалась целая лужица с густой черной кровью. Вся трава под ним была покрыта мелкими красными брызгами, да еще этот кислый, сводящий с ума запах.
Удерживая себя в сознании лишь мыслью о мести, Тихий оглядел себя и заметил, что лезвие ножа рассекло скотч в некоторых местах. Если как следует поднатужиться, возможно, удастся разорвать путы. Глубоко вздохнув, он напрягся, морщась от боли. С первого раза не получилось. Чтобы как-то поддержать себя морально, Тихий стал думать о способах мести. Перед его мысленным взором встала картина ванны, заполненной кровью, а в ней визжащая от боли Семенова. Он порежет ее на ремешки. Потом вырежет семью следака, а его самого привяжет к «кенгурятнику» и будет возить несколько дней по бездорожью, пока он не загнется. Или можно использовать бензопилу. Одно точно – все они умрут в страшных муках.
На губах у Тихого заиграла улыбка. Он выберется, непременно выберется. Бывало и хуже.
Но очень скоро пришлось убедиться, что хуже не было. Крысы, обезумевшие от запаха крови, полезли на него гуртом. Тихий отбивался как мог. Сначала его кусали за ноги, затем стали цепляться за одежду и карабкаться выше. Одна вцепилась и стала грызть бедро. Ужас заставил его кровь вскипеть от адреналина. Каким-то невероятным образом он выпростал из пут одну руку до половины, скинул ею несколько мохнатых чудовищ и, дотянувшись до лица, содрал скотч. В этот момент одна крыса, вся мокрая от крови, запрыгнула к нему на плечо и вцепилась в шею. Заорав во всю глотку, он судорожно попытался дотянуться до нее, но не смог. В голове промелькнула мысль, что это конец, но в этот самый момент из кустов напротив вывалился небритый пьяный толстяк, одетый в трико и засаленную майку. Через плечо у него висела какая-то торба. В руках были здоровенные сумки, набитые банками с маринадами, которые мужику всучила его жена, чтобы отнести в гараж. Видно было, что он решил срезать путь через посадки.
– Едрен-батон, – выдохнул он, шокированный увиденным.
– Помоги, бля! – завопил обезумевший авторитет, разрывая путы.
Мужик бросил сумки так, что в них зазвенело разбитое стекло, и кинулся к нему. Крысы вовсе перестали бояться и сновали прямо под ногами. Мужик с отвращением отпихнул нескольких ногой, потом сбил одну с плеча авторитета, но следующая уже прыгнула прямо на него. Не выдержав этого, он отскочил назад.
– А-а-а, твою мать! – голосил Тихий, извиваясь всем телом.
– Едрен-батон, мать-перемать, – бормотал мужик, дико оглядываясь по сторонам и пытаясь что-то придумать. Ему и в страшном сне такого не могло присниться. На куче мусора он заметил скомканную оберточную бумагу, подскочил, схватил ее и поджег, вспомнив, что все животные бояться огня. Бумага вспыхнула. Тихий посмотрел на него и завопил от ужаса:
– Нет! Ты что, сволочь, делаешь!
Но спаситель не слышал его, только бормотал:
– Сейчас мы их, мать-перемать!
Подлетев к авторитету с пылающим комком бумаги, он сунул его тому под ноги, где копошилось с два десятка откормленных крыс. Тотчас полыхнуло горючее, которым было полито все вокруг Тихого, а затем и его одежда. В одно мгновение авторитет превратился в живой факел. Волна жаркого пламени ударила в лицо мужика, и тот, неуклюже отпрыгнув, сел на задницу с открытым от ужаса ртом и вытаращенными глазами. Вся краска моментом отлила от его лица. Мгновенно протрезвев, он прошептал: «Едрен-батон!» Вскочил, пытаясь исправить сделанное, сбить пламя какими-то шоболами, подобранными с земли, но выходило только хуже. Пламя не сбивалось, но теперь загорелись и тряпки. Он отшвырнул их и попятился, повторяя про себя, что это всего лишь страшный сон.
– Сука-а-а-а-а, я убью тебя! – проревел Тихий сквозь языки пламени, оторвался от дерева, разбрасывая горящий скотч, и шагнул к горе-спасателю. Для нервной системы мужика это было уже слишком. Закатив глаза, он упал рядом с разбитыми банками. Тихий сделал еще один шаг и рухнул рядом, потеряв сознание. Его тело еще долго продолжало гореть. Рядом занялись мусорные кучи, и постепенно огонь перекинулся на всю свалку.
11. 1930 год
Сергей Ипатьевич Лапин по кличке Лапа никогда до этого момента не бывал внутри здания ОГПУ. Бог миловал. Об этом сером мрачном здании по городу ходили жуткие легенды. Поговаривали, что в подвале оборудованы пыточные камеры, где людей подвергают немыслимым пыткам, замуровывают живыми в стены, варят в кипятке и тому подобное. А управлял ОГПУ сам дьявол – одноглазый, с жутким шрамом на лице. Опровергнуть эти слухи было некому, потому как мало кто возвращался живым из мрачных застенков главного политического управления. Те же немногие счастливчики, которым повезло остаться в живых, предпочитали держать язык за зубами.
Глядя по сторонам, Лапа искал подтверждение тем ужасам, про которые слышал, но коридор, по которому его вели, был самым обычным, с рядами комнат по сторонам, как в большинстве административных зданий. Одно отличие, правда, было – почти все носили форму и оружие. Лапа ловил на себе подозрительные взгляды сотрудников и делал вид, что ему все нипочем, хотя на душе скребли кошки. Прав был Слон: не надо было ему брать Госбанк. А виною всему проклятый азарт. Вечно ему хотелось сделать что-то невозможное, чего до него никто не делал.
Эльвиру увели куда-то вниз по лестнице, а его потащили наверх, на второй этаж. Подвели к двери, у которой стояли два громадных охранника. Громилы почтительно открыли ее перед девицей с кастетом, которую все величали Розой Александровной. Оказалось, что она ни много ни мало – помощник начальника регионального особого отдела.
