— Нет, — торопливо ответил я. — Я этого не говорю и так не думаю. Твои сотрудники попали ко мне в последнюю минуту, так что они наверняка ни при чем. — Я сомневался, что кто-то мог бы так быстро купить и разрубить или растолочь столько фасолин. — Мне нужны их фамилии, чтобы вычеркнуть их из списка подозреваемых. — Я уже начал говорить, как полисмен.
— Я, конечно, посмотрю. Но сначала должна спросить у них, хотят ли они, чтобы ты узнал их фамилии.
— Меня это полностью устраивает.
— Так ты думаешь, что в еду подсыпали отраву?
— Сюзанна, я понимаю, звучит это безумно, но у меня просто нет другого объяснения. Взятые в больнице анализы показали наличие вещества, источником которого служит ингредиент, которого нет ни в одном блюде. Так что я должен думать?
— Какой ингредиент?
— Пока называть не хочу. — Не знаю почему, но мне казалось, что не стоит делиться всеми секретами. Может, я надеялся подловить преступника на том, что он скажет «фасоль», хотя я этого слова не произносил. Я точно знал, что однажды читал детективный роман, в котором все так и случилось, после чего полисмен сразу же разобрался, что к чему.
— Для меня все это звучит очень уж таинственно. И, как мне представляется, притянуто за уши. С какой стати кто-то хотел отравить столько народу?
— Этого я не знаю. Но почему у людей вдруг возникает желание что-то порушить? Может, они ловят от этого кайф. Логикой можно объяснить далеко не все.
— Полиция ищет того, кто мог это сделать? — спросила Сюзанна.
— Насколько мне известно, нет. Думаю, полиции хватает дел с поисками субботнего бомбиста.
— Ты, вероятно, прав. Они все еще на ипподроме, и нам едва не пришлось отменять из-за них свадьбу. Слава богу, мы не используем трибуну, на которой прогремел взрыв. Она будет закрыта еще не один месяц. Но ты же должен сообщить полиции о своих подозрениях.
— Может, и сообщу, — ответил я, подумав, что полиция, скорее всего, отреагирует, как и Анджела Милн: решит, что я скормил гостям недоваренную фасоль и не желаю этого признавать.
— А что еще ты собираешься сделать?
— Наверное, ничего. Пищевое отравление, которое не принесло никому особого вреда, — сущий пустяк в сравнении со взрывом. — И я исходил из того, что моей репутации и ресторану будет только лучше, если все постепенно забудут об этом происшествии. Гнать волну определенно не стоило.
— Дай знать, если потребуется моя помощь.
— Спасибо тебе. И не забудь про список гостей и телефон агентства.
— Они спешат к тебе. — Я услышал перестук клавиш. — Отправлено. Наверное, уже у тебя.
— Отлично. Премного тебе благодарен. — Я положил трубку и повернулся к компьютеру.
«У вас новое письмо», — сообщил он мне, и точно, пару раз кликнув мышкой, я вывел на экран список гостей званого обеда. Как мы вообще жили до изобретения электронной почты?
Я проглядел список имен и фамилий, но, если на то пошло, не знал, кого ищу и почему, поэтому просто распечатал список и положил на стол, чтобы заняться им позже. А пока нырнул в Интернет.
Набрал в строке поисковика «КФО» и вскоре знакомился с репертуаром и программой выступлений Королевского филармонического. Как выяснилось, концерт в Королевском фестивальном зале широко рекламировался, и я, возникни у меня такое желание, мог приобрести билет несколькими кликами компьютерной мыши. Я обратил внимание на то, что сегодня и большую часть следующей недели оркестр выступает с произведениями Сибелиуса и Элгара в нью-йоркском «Карнеги-Холл». «Повезло Каролине Эстон», — подумал я. В прошлом году я побывал в майском Нью-Йорке, и мне там очень понравилось.
Я посмотрел на телефонный номер миссис Эстон, записанный в блокнот в среду утром, когда позвонил Бернард Симс. Если она в Нью-Йорке, значит, дома ее точно нет. Трижды я набирал ее номер, не нажимая кнопку с последней цифрой. Гадал, есть ли у Каролины Эстон автоответчик. В этом случае услышал бы, какой у нее голос. В четвертый раз номер набрал полностью, но после нескольких гудков сдрейфил и положил трубку. Может, она жила не одна, и тогда мне бы ответил кто-то другой.
Еще какое-то время я с опаской смотрел на телефонный аппарат, потом опять набрал номер. Трубку сняли после первого гудка.
— Алло, — женский голос.
«Черт, никакой записи автоответчика, — подумал я. — Живой голос».
— Это Каролина Эстон? — спросил я в полной уверенности, что она в трех тысячах миль от Англии.
— Да. Чем я могу вам помочь?
— Э… — Я чувствовал себя полным идиотом. — Не желаете приобрести глазированную посуду?
— Нет, благодарю. Прощайте! — И она положила трубку.
«Дурь какая-то, — думал я, сидя с гулко бьющимся сердцем, — полнейшая дурь». Положил трубку, и телефон тут же зазвонил.
— Алло, — ответил я.
— Не желаете приобрести глазированную посуду?
— Простите?
— Видите? С чего вы решили, что я буду покупать глазированную посуду у человека, которого не знаю, который ни с того ни с сего вдруг позвонил мне? Вам это не нравится, мне — тоже.
Я не знал, что и сказать.
— Извините. — И сам понимал нелепость ответа.
— Тем не менее, кто вы? Коммивояжер из вас никудышный.
— Как вы узнали мой номер? — спросил я.
— По определителю. У телефонных продавцов номера обычно не высвечиваются. Но куда важнее другое. Как вы узнали мой номер?
Правду я, само собой, сказать не мог, а если бы попытался, загнал бы себя в еще более глубокую яму. Поэтому решил с достоинством отступать.
— Послушайте, вы уж меня извините, но мне нужно бежать. Прощайте. — И положил трубку. Ладони вспотели. Это же надо было так опростоволоситься!
Я прошел на кухню. Карл, с привычным ему сарказмом, как раз растолковывал одному из кухонных рабочих, почему так важно очистить сковородки от налипшей еды, прежде чем начинать их мыть.
Кухонных рабочих, конечно же, следовало звать посудомойками. Потому что большую часть времени они проводили, опустив руки по локоть в горячую воду, мыли кастрюли и сковородки. Обычно в «Торбе» их было двое, но частенько один из них вдруг покидал кухню и больше не возвращался. Только что был, а тут раз, и его нет. Уходил, даже не попрощавшись. В настоящее время у нас работал мужчина лет пятидесяти, отец которого приехал в Англию в 1940 году, чтобы сражаться с нацистами. У него были непроизносимые польские имя и фамилия, со множеством «пш» и «бж», но чисто эссекский выговор. Работал он около года, гораздо дольше, чем многие, но держался особняком и редко общался с другими сотрудниками.
Второго кухонного рабочего звали Яцек (произносилось это имя как «Йачек»), появился он три недели назад и, похоже, еще не научился как следует оттирать сковородки. Из местного центра по трудоустройству нам в основном присылали таких, как он: от двадцати пяти до тридцати лет, уроженец страны, недавно вступившей в Европейский Союз. Английского он практически не знал, но каждую неделю ему удавалось попросить меня помочь в отправке денег жене и малютке-дочери, которые еще оставались на родине. Жизнь в Англии ему очень даже нравилась, он постоянно улыбался и что-то напевал себе под нос, благоприятно влияя на общую атмосферу на кухне, особенно в последнюю неделю, когда над нами сгустились тучи. Теперь же он стоял перед Карлом, опустив голову, словно прося прощения. Яцек часто кивал, но я не сомневался, что большую часть тирады Карла он не понимает. И уж конечно, не мог оценить сарказм. Я его жалел: оказаться так далеко от дома, в незнакомой среде, плюс разлука с женой и дочерью.
