— С ваших же слов. Она вечно что-то устраивает.
— Грета очень энергичная, — сказала Элли, — и все у нее так
ловко получается. Моя мачеха целиком на нее полагается.
Я спросил, что собой представляет дядя Фрэнк.
— По правде говоря, — ответила она, — я не очень хорошо его
знаю. Он муж сестры моего отца. По-моему, он всегда был чем-то вроде
перекати-поля и не раз попадал в переделки. О таких всегда говорят намеками.
— Не принят в обществе? — спросил я. — Из непутевых?
— О нет, ничего страшного, но у него действительно были
неприятности. Что-то связанное с деньгами, по-моему. И тогда нашим адвокатам,
попечителям и некоторым знакомым пришлось постараться, чтобы все уладить. Это
обошлось недешево.
— Ага! — воскликнул я. — Значит, в вашей семье он
представляет порок. Тогда мне лучше подружиться с ним, чем с вашей
добродетельной Гретой.
— Когда ему хочется, он может быть очаровательным, — сказала
Элли. — Он интересный собеседник.
— Но вы его не очень жалуете? — резко спросил я.
— Почему же? Вовсе нет… Просто порой мне кажется — не знаю,
как бы это получше сказать, — что я не понимаю, о чем он думает или что
замышляет.
— Он что, из любителей замышлять?
— Не могу понять, что он в действительности собой
представляет, — сказала Элли.
Она ни разу не предложила, чтобы я познакомился с кем-нибудь
из ее семьи. Может, мне самому намекнуть, порой думал я. Но боялся, что она
как-нибудь не так отреагирует на мое предложение. Наконец я решился.
— Послушайте, Элли, — сказал я, — как по-вашему, не пора ли
мне познакомиться с вашей семьей?
— Мне бы не хотелось, чтобы вы с ними знакомились, — не
задумываясь, ответила она.
— Я, конечно, ничего особенного собой не… — начал я.
— Я вовсе не это имела в виду. Боже упаси! Просто они
поднимут шум, а я этого не хочу.
— Иногда мне кажется, — сказал я, — что мы занимаемся
каким-то темным делом, где я играю весьма неблаговидную роль.
— Я уже достаточно взрослая, чтобы иметь собственных друзей,
— сказала Элли. — Скоро мне исполнится двадцать один год. И тогда я буду иметь
законное право заводить себе друзей по своему усмотрению. Но сейчас, видите ли…
Как я уже сказала, они поднимут страшный шум и увезут меня куда-нибудь, где я
не смогу с вами встречаться. И тогда… В общем, пусть пока все остается как
есть.
— Ну раз вас это устраивает, то ради Бога, — ответил я. —
Просто не понимаю, почему мы должны встречаться, так сказать, тайком.
— Никто не встречается тайком. Разве плохо иметь друга, с
которым можно пооткровенничать? Или, — она вдруг улыбнулась, — помечтать. Вы
даже не представляете себе, как это приятно.
Да, именно этим мы занимались — мечтали! Наши встречи все
больше и больше были посвящены этому. Иногда мечтал я, но гораздо чаще Элли.
— Предположим, что мы купили Цыганское подворье и строим там
дом.
Я много рассказывал ей о Сэнтониксе, о домах, которые он
построил. Я пытался описать ей эти дома и объяснить, как он мыслит, задумывая
их. Не уверен, что у меня это хорошо получалось, потому что я вообще плохо
что-либо описываю. Элли представляла дом по-своему — наш дом. Мы не произносили
слов «наш дом», но это явно подразумевалось…
Итак, в течение недели мне предстояло обходиться без ее
общества. Я взял из банка деньги, которые мне удалось скопить (очень немного),
купил колечко с зеленым камнем в виде ирландского трилистника и подарил ей на
день рождения. Оно ей очень понравилось, она явно была обрадована.
— Чудесное кольцо, — сказала она.
Она редко носила драгоценности, но если уж что-либо
надевала, то это были настоящие брильянты и изумруды. И тем не менее мое
зеленое ирландское колечко пришлось ей по вкусу.
— Этот подарок мне понравился больше всех, — заверила она
меня.
Потом я подучил от нее записку. Сразу же после дня рождения
она уезжала вместе с семьей на юг Франции.
«Но вы не беспокойтесь, — писала она, — я буду в Лондоне
через две-три недели — по пути в Америку. Мы обязательно встретимся. Я должна
сказать вам что-то очень важное».
Мне было тревожно и немного не по себе из-за того, что я не
виделся с Элли, из-за того, что она не здесь, а где-то во Франции. Кое-что
стало известно и про Цыганское подворье. Его, по-видимому, купило какое-то
частное лицо, но, кто именно, выяснить не удалось. Покупателя, как мне сказали,
представляла одна из лондонских юридических контор. Я попытался выведать
подробности, но из этого ничего не вышло. Контора вела себя крайне осторожно. К
ее руководству я, естественно, не посмел обратиться, а подружился с одним из
клерков, от которого и получил кое-какую информацию. Поместье было продано
очень богатому клиенту, который вложил капитал в землю, надеясь на большие
доходы, когда начнется активная застройка местности.
Очень трудно узнать что-либо, когда имеешь дело с престижной
фирмой. Все сведения держатся под таким секретом, будто они принадлежат военной
разведке. И адвокаты никогда не назовут человека, в интересах которого они
действуют. О том, чтобы их подкупить, не может быть и речи!
Меня не покидало состояние крайней тревоги. Я постарался
выбросить все из головы и отправился навестить мать.
Мы с ней так давно не виделись.
Глава 6
Последние двадцать лет моя мать прожила на улице, состоявшей
из похожих друг на друга домов, весьма респектабельных, но совершенно лишенных
какой-либо оригинальности и привлекательности.
Парадный вход нашего дома был на славу побелен и выглядел
так же, как всегда. Номер 46. Я нажал кнопку звонка, и в дверях появилась моя
мать. Она тоже выглядела как всегда: высокая, костлявая, седые волосы разделены
пробором посредине, рот, напоминающий капкан, во взгляде подозрительность. Она
была твердой как гранит, однако там, где дело касалось меня, давала порой
слабинку. Она, конечно, старалась этого не показывать, но я уже давно ее
раскусил. Ее ни на минуту не покидало желание видеть меня другим, но ее мечтам
так и не суждено было сбыться. Отношения у нас постоянно были натянутыми.
— Оказывается, это ты! — удивилась она.
— Да, — отозвался я, — это я.
Она чуть отступила назад, чтобы дать мне пройти, я вошел в
дом и, миновав гостиную, очутился в кухне. Она тоже прошла в кухню и
остановилась, глядя на меня.
