— Это может осложнить нашу жизнь, — засомневалась Элли. — А
куда нам будут присылать счета?
— Без них мы точно прекрасно обойдемся, — весело ответил я.
— Что тут прекрасного? — удивилась Элли. — Явятся судебные
исполнители и будут тут крутиться. И, кроме того, — добавила она, — совсем без
писем плохо. Я хочу получать письма от Греты.
— Только не надо опять про Грету, — попросил я. — И пойдем дальше.
Мы обошли Кингстон-Бишоп. Славный городок, в лавках вежливые
продавцы. Ничего предвещавшего беду мы не приметили. Правда, нашей прислуге это
место почему-то пришлось не по вкусу, но мы договорились, чтобы их в выходные
дни отвозили в ближайший приморский город или в Маркет-Чэдуэлл. Особого
восторга по поводу расположения нашего обиталища они тоже не выражали, но к
самому дому претензий не было. Никто не посмеет утверждать, что в доме водятся
привидения, объяснил я Элли, потому что дом только что построили.
— Да, — согласилась Элли. — В доме-то все в порядке. Беда
притаилась где-то снаружи. То ли у этого крутого, прикрытого деревьями
поворота, то ли в глухой роще, где меня тогда напугала цыганка.
— В будущем году, — пообещал я, — мы срубим эти деревья и
посадим вместо них рододендроны или какие-нибудь цветы.
Мы продолжали строить планы.
Приехала Грета и осталась у нас на выходные. Она пришла в
восторг от дома, восхищалась нашей мебелью, и картинами, и удачным подбором
цветов штор и прочего. Держалась она с большим тактом. А в воскресенье вечером
заявила, что больше не хочет нас беспокоить, тем более что утром ей все равно
надо на работу.
Элли, сияя от гордости, показывала ей дом. Я видел, как Элли
ее любит, и старался вести себя разумно и не досаждать им своей кислой
физиономией. Однако втайне страшно обрадовался отъезду Греты в Лондон, потому
что ее присутствие действовало мне на нервы.
Прожив в новом доме недели две, мы перезнакомились со всеми
в округе и наконец сподобились внимания самого местного божества. В один
прекрасный день он явился к нам с визитом. Мы с Элли как раз бурно обсуждали,
где лучше проложить цветочный бордюр, когда наш, на мой взгляд, чересчур
учтивый дворецкий, выйдя в сад, объявил, что нас ждет в гостиной майор Филпот.
— Сам Господь Бог! — прошептал я Элли. Она спросила, что я
имею в виду.
— Местные жители относятся к нему ну просто как к
Всевышнему, — объяснил я.
Майор Филпот оказался довольно приятным, но ничем не
примечательным человеком лет шестидесяти. У него были седые волосы, редеющие на
макушке, и щеточка колючих усов. Костюм его был далеко не нов, что, впрочем,
видно, допускали сельские нравы. Он извинился, что пришел один, без жены. У нее
слабое здоровье, и она почти не выходит, объяснил майор. Поприветствовав нас,
он снова сел и принялся с нами болтать. О вещах вполне обыденных, тем не менее
с ним было очень приятно и легко общаться. Он мастерски переходил с одной темы
на другую, не задавал никаких вопросов, но каким-то образом довольно быстро
распознал, кто чем увлекается. Со мной поговорил про скачки, с Элли обсудил,
где лучше разбить сад и какие цветы подойдут к здешней почве. Сообщил, что раза
два побывал в Штатах. Выведал у Элли, что она любит ездить верхом, хотя и не
очень интересуется скачками. И тут же добавил, что если она собирается держать
лошадей, то по какой-то там дороге, среди сосен, можно выбраться на неплохой
участок для галопа. Затем речь снова зашла о нашем доме и легендах о Цыганском
подворье.
— Так вы знаете, как здесь называют ваше поместье? — спросил
он. — И, наверное, все, что про него говорят, тоже вам известно?
— В основном про цыганские проклятия, — ответил я. — И
большей частью от миссис Ли.
— О Боже, — простонал майор Филпот. — Бедняжка Эстер! Она,
наверное, вам надоела, да?
— Она часом не сумасшедшая? — спросил я.
— Во всяком случае, не такая, какой прикидывается. Я
чувствую себя в некотором роде ответственным за нее. Я поселил ее в своем
коттедже, — добавил он. — Совершенно не рассчитывал на ее благодарность. Просто
мне искренне жаль эту далеко не молодую уже женщину, хотя порой она может
изрядно докучать.
— Своим гаданием?
— Не только. А что, она вам гадала?
— Не знаю, можно ли это назвать гаданием, — ответила Элли. —
Скорей она уговаривала нас не переселяться сюда.
— Странно, — удивился майор Филпот, подняв свои кустистые
брови. — Обычно когда она гадает, то предпочитает говорить только хорошее.
«Прекрасный незнакомец, звон свадебных колоколов, шестеро детей и куча добра и
денег ждет тебя, моя красавица», — вдруг загнусавил он, подражая цыганке. —
Когда я был ребенком, цыгане здесь часто раскидывали табор, — принялся
рассказывать он. — В ту пору я, наверное, к ним и привязался, хотя, конечно,
вороватыми они были и тогда. Но меня всегда к ним тянуло. Если не требовать от
них полного подчинения закону, они ведут себя вполне достойно. Немало жаркого
поел я у их костра, пока был школьником. Ко всему прочему наша семья считала
себя обязанной миссис Ли. Она спасла моего брата, вытащила из проруби, когда он
туда провалился.
Я как-то неловко задел рукой хрустальную пепельницу, и она,
упав на пол, разлетелась вдребезги.
Я собрал осколки. Майор Филпот помог мне.
— Я так и думала, что миссис Ли совершенно безобидна, —
сказала Элли. — Напрасно я ее боялась.
— Боялись? — снова взлетели вверх его брови. — Неужто дошло
даже до этого?
— А чего тут удивляться? — вмешался я. — Миссис Ли ей скорее
угрожала, а не просто предупреждала.
— Угрожала? — не мог поверить он.
— Во всяком случае, мне так показалось. И затем в первый же
вечер после нашего сюда переезда произошел довольно неприятный инцидент.
И я рассказал ему про камень, пущенный кем-то в окно.
— Боюсь, в наши дни развелось очень много малолетних
хулиганов, — заметил он, — хотя в здешних местах их куда меньше, нежели в
других. Но тем не менее они есть, к моему глубокому сожалению. — Он посмотрел
на Элли — Мне очень жаль, что вас напугали. Какое безобразие. Так испортить
людям первый вечер в новом доме.
— Я уже забыла об этом, — поспешила заверить его Элли. —
Правда, вскоре произошло кое-что еще.
Я и об этом ему рассказал. О том, как однажды утром мы вышли
из дома и наткнулись на пронзенную ножом мертвую птицу, на который был наколот
кусок бумаги, где рукой человека, не очень грамотного, было нацарапано:
«Убирайтесь отсюдова подобру-поздорову».
