Однако я запомнил этот факт и решил заглянуть в словарь,
узнать, что же представляет собой папье-маше, если ради него люди готовы нанять
машину и тащиться на распродажу за город. Мне нравилось узнавать о неведомых
для меня вещах. В ту пору мне было двадцать два года, и я таким манером уже
успел набраться кое-каких знаний. Я неплохо разбирался в автомобилях, был
отличным механиком и умелым шофером. К тому времени я уже поработал конюхом в
Ирландии. Потом чуть не связался с торговцами наркотиками, но вовремя опомнился
и сбежал от них. Место шофера в известной на всю страну компании проката
автомобилей. — это совсем неплохо. С учетом чаевых зарабатываешь приличные
деньги. И стараний особых не требуется. Правда, порой одолевает скука.
Однажды летом я подрядился собирать фрукты. Платили скудно,
но работа мне нравилась. Вообще-то кем я только не работал. Был официантом в
третьеразрядном отеле, спасателем на пляже, торговал энциклопедиями и
пылесосами, ну и мелочами всякими, работал даже в ботаническом саду, где
научился разбираться в цветах.
Но долго я нигде не задерживался. Зачем? Мне многое
нравилось, почти все, чем я занимался. Одна работа была легкой, другая
потруднее, но меня это не беспокоило. Я не из ленивых. Скорей из непосед. Мне
везде хотелось побывать, все посмотреть, все попробовать. Я постоянно был в
поиске. Да, именно так. Я все время чего-то искал.
С тех пор как я расстался со школой, мне вечно чего-то
хотелось, но, чего именно, я и сам не мог понять. Меня не покидало какое-то
смутное неутолимое желание. Потом я понял, что меня томило. Мне нужна была
девушка… Мне нравились многие девушки, но я все не встречал такой, на которой
не задумываясь остановил бы свой выбор… Поначалу девушка вроде очень нравится,
а потом с не меньшим удовольствием знакомишься с другой. Девушек я менял так же
часто, как работу. Первое время — все замечательно, потом она тебе начинает
надоедать, вот и ищешь другую. С тех пор как я бросил учиться, я только и
делал, что менял одно на другое.
Большинство моих знакомых относились к такому моему образу
жизни весьма скептически. Они были из породы так называемых «доброжелателей». Я
же считал, что они просто меня не понимают. Они хотели, чтобы я постоянно
ухаживал за какой-нибудь одной славной девушкой, накопив денег, женился бы на
ней, нашел себе постоянную работу и жил бы припеваючи. День за днем, год за
годом, и так без конца, аминь. Нет, ваш покорный слуга на это не способен!
Пресное существование, подкрепляемое системой социального обеспечения в ее
недопеченном виде — это не по мне. Неужто, думал я, в мире, где человек сумел
запустить в небо спутник и, того и гляди, отправится на другие планеты, не
найдется ничего, что заставило бы учащенно биться мое сердце. Ради этого я
готов был обойти весь белый свет. Однажды, помню, шел я по Бонд-стрит В ту пору
я работал официантом, и мне как раз предстояло заступать на смену. Я шел не
спеша, разглядывая витрины с обувью. Туфли на любой вкус, одни лучше других!
Как обычно пишут в газетной рекламе: «Вот что носят сегодня элегантные
мужчины», а рядом фотография такого мужчины. И всегда он, этот тип, выглядит
почему-то прощелыгой! Все эти рекламные фокусы вызывали у меня только смех!
Следующей была витрина лавки, торговавшей картинами. Там
было выставлено всего три картины, искусно задрапированные по углам золоченых
рам бархатом какого-то нейтрального цвета. Настоящий шик, ничего не скажешь. Я
не больно интересуюсь искусством. Однажды из чистого любопытства я побывал в
Национальной галерее. Эти огромные красочные изображения битв в горных долинах,
равно как и иссохшие святые, пригвожденные стрелами к крестам, и портреты
жеманных, самодовольно улыбающихся знатных дам в шелках, бархате и кружевах
нагоняли на меня тоску. Вот тогда я раз и навсегда решил, что Искусство не для
меня. Картина же, на которую я смотрел сейчас, была совсем другой. На витрине,
как я уже сказал, было три картины. Одна — пейзаж, кусочек сельской местности,
это я и так почти каждый день видел воочию. Другая изображала женщину, но в
каком-то странном ракурсе, с таким нарушением пропорций, что не сразу можно
было догадаться, что перед тобой женщина. Кажется, это называют авангардом
[1]
.
Сказать по правде, я не имею понятия, что это значит. А вот третья картина была
то, что надо. Вроде бы ничего особенного. Она была — как бы это сказать? —
довольно простой. Несколько больших колец, вписанных одно в другое. И все
разных цветов, причем самых неожиданных. А по краям брошены яркие мазки,
которые, по-видимому, ничего не означали. Только все вместе они были полны
значения! Не умею я описывать Могу только сказать, что от картины нельзя было
оторвать глаз.
Я стоял перед витриной и чувствовал себя престранно, будто
со мной случилось нечто необычное. Те модные туфли, к примеру, я бы купил с
удовольствием. Я вообще очень разборчив в одежде. Люблю хорошо одеваться, чтобы
производить впечатление, но я никогда всерьез не помышлял о покупке обуви на
Бонд-стрит. Известно, какие там цены — такие туфли стоят не меньше пятнадцати
фунтов. Говорят, что это ручная работа, потому, мол, и стоят так дорого. Пустая
трата денег. Туфли, конечно, шикарные, но переплачивать за шик, ей-богу, не
стоит. Я пока еще не сошел с ума!
Но эта картина… «Сколько же она может стоить? — вдруг
подумал я. — Не купить ли? Ты спятил, — сказал я себе. — Тебя же картины не
интересуют». Все верно, но эту картину мне так хотелось… Хорошо бы ее заиметь.
Повесить у себя в комнате, сидеть и смотреть на нее сколько захочешь и знать,
что она принадлежит тебе! Я покупаю картину! Безумие какое-то! Я снова
посмотрел на нее. О чем я думаю? И кроме того, я позволить-то себе этого,
наверное, не могу. По правде говоря, в тот день кое-какие деньги у меня
имелись. Удачно поставил на одну лошадку. Картина небось стоит немало. Фунтов
двадцать. А то и двадцать пять! Во всяком случае, почему бы не прицениться.
Ведь не съедят же меня! И я вошел, с несколько воинственным видом и в то же
время готовый отразить удар.
Внутри царили тишина и величие. Освещение было приглушенным,
стены выкрашены в какой-то серый цвет, а посередине стояла бархатная кушетка,
на которую можно было сесть и любоваться картинами. Ко мне подошел человек,
одетый с иголочки — как на рекламной картинке, — и, в полном соответствии с
окружающей обстановкой, заговорил приглушенным голосом. И что удивительно, в
его обращении не было и следа того высокомерия, каким отличаются служащие
магазинов на Бонд-стрит. Выслушав меня, он снял картину с витрины и, отойдя к
противоположной стене, поднял так, чтобы я мог ее разглядывать, сколько захочу.
Именно тогда меня осенило (такое бывает, когда вдруг понимаешь, что к чему):
при продаже картин действуют совсем иные правила, нежели при продаже других
вещей. В такую лавку может заглянуть человек, одетый в старый потертый костюм и
обтрепанную рубашку, и оказаться миллионером, который желает пополнить свою
коллекцию. Или человек вроде меня, одетый дешево и безвкусно, но испытывающий
такое неукротимое желание заполучить понравившуюся ему картину, что сумеет
всеми правдами и не правдами собрать нужную сумму денег.
