Филпот помрачнел.
— Вам следовало заявить в полицию, — сказал он.
— Мы решили этого не делать, — объяснил я, — Иначе этот
шутник еще больше разойдется.
— Тем не менее подобные выходки следует пресекать сразу, —
настаивал Филпот, словно вдруг превратился в судью. — Иначе потом людей не
остановить. Считают, наверное, это забавой. Только.., какая уж тут забава.
Злоба, недоброжелательность… Не думаю, — добавил он, скорее не для нас, а
просто размышлял вслух, — не думаю, что кто-то из местных замыслил что-то
недоброе.., против кого-нибудь из вас лично, хочу я сказать.
— Конечно, — согласился я, — ведь мы оба прежде здесь
никогда не бывали.
— Постараюсь узнать, что смогу, — пообещал Филпот. Он встал
и осмотрелся по сторонам.
— А знаете, — сказал он, — мне нравится ваш дом. Никак не
ожидал. Я из тех, кого называют ретроградами. Мне нравятся старые дома и старые
строения. И совсем не по душе эти спичечные коробки, которые, как на дрожжах,
растут по всей стране. Большие коробки, похожие на пчелиные соты. Мне куда
больше по вкусу здания с лепниной, со всякими архитектурными украшениями. Но
ваш дом мне нравится. Вроде бы без особых затей, как и все современные дома, но
вместе с тем есть в нем изящество и легкость. А из его окон многое выглядит
совсем иначе. Интересно, очень интересно. Кто автор проекта? Англичанин или иностранец?
Я рассказал ему про Сэнтоникса.
— Гм, — задумался он, — я вроде бы где-то про него читал.
Может, в журнале «Дом и сад»? Там были и снимки.
— Он человек известный, — заметил я.
— Хорошо бы с ним познакомиться, хотя, если честно, я не
знал бы, о чем нам говорить. Я ведь ничего не смыслю в искусстве.
Затем спросил, когда мы могли бы прийти к ним на ленч.
— Посмотрим, понравится ли вам мой дом.
— Наверное, он очень старый? — спросил я.
— Построен в тысяча семьсот двадцатом. Славное было
времечко. А самый первый был поставлен еще при Елизавете
[23]
. Но в самом начале
восемнадцатого века он сгорел, и на том же месте построили нынешний.
— Вы всегда здесь жили? — спросил я, имея в виду, конечно,
не его лично, но он меня понял.
— Да, мы живем здесь со времен Елизаветы. Иногда процветали,
иногда едва сводили концы с концами, в неурожайные годы продавали землю, а
когда дела шли на поправку, снова ее покупали. Я буду рад показать вам мой дом,
— добавил он, с улыбкой поглядывая на Элли. — Американцам нравятся старые дома,
я знаю. А вот на вас он вряд ли произведет впечатление, — обратился он ко мне.
— Боюсь, что я не слишком разбираюсь в старине, —
откликнулся я.
Громко топая, он вышел. В машине его ждал спаниель. Машина,
между прочим, была старой и побитой, краска во многих местах облупилась, но я к
этому времени уже успел понять, что есть вещи куда более важные, чем шикарное
авто. Главное, что в здешних местах на него смотрели как на Бога, и еще то, что
он уже дал нам свое благословение и скрепил его печатью. Это было видно
невооруженным глазом. Элли ему понравилась. Я был склонен думать, что и я ему
понравился, хотя иногда он и задерживал на мне взгляд чуть дольше обычного,
словно старался оценить нечто такое, с чем прежде сталкиваться не доводилось.
Когда я вернулся в гостиную, Элли осторожно собирала осколки
хрусталя.
— Жаль, что она разбилась, — с грустью сказала она. — Мне
эта пепельница нравилась.
— Купим такую же, — успокоил ее я. — Это ведь не старинная
вещь.
— Я знаю! А что случилось, Майк?
— Меня напугала одна фраза, сказанная Филпотом, — подумав,
ответил я. — Он, сам того не ведая, напомнил мне случай из моего детства. Мы с
приятелем прогуливали уроки и пошли от большого ума на пруд кататься на коньках
Лед не выдержал, и мой приятель провалился, а когда подоспела помощь, было
поздно — он уже утонул.
— Какой ужас!
— Да, я совершенно забыл этот эпизод. А вот сейчас вспомнил,
когда Филпот заговорил о своем чуть не утонувшем брате.
— Мне он нравится, Майк. А тебе?
— Очень. Интересно, какая у него жена?
В начале следующей недели мы отправились на ленч к Филпотам…
У них был белый дом эпохи Георгов
[24]
, довольно симпатичный, хотя и без особых
архитектурных изысков. Обстановка была старой, но уютной. На стенах вытянутой в
длину столовой висели портреты — по-видимому, предков Филпота. Картины были
далеко не шедеврами, но я подумал, что они смотрелись бы куда лучше, если бы их
как следует почистили. Среди них был портрет белокурой девицы, разодетой в
розовый шелк, на которую я засмотрелся.
— У вас недурной вкус, — улыбнулся майор Филпот. — Это
Гейнсборо
[25]
, причем одна из его лучших работ, хотя изображенная им особа в
свое время наделала много шума. Ее подозревали в том, что она отравила своего
мужа. Возможно, из чистого предубеждения, поскольку она была иностранкой.
Джервейз Филпот привез ее откуда-то из-за границы.
Для знакомства с нами было приглашено еще несколько соседей.
Доктор Шоу, пожилой господин с любезными манерами, но несколько усталого вида,
вынужден был уехать еще до окончания ленча. Остались молодой и очень строгий на
вид викарий, средних лет дама с почти мужским голосом, увлекавшаяся разведением
собак породы «корги», и высокая, красивая, темноволосая девица по имени Клодия
Хардкасл, которая, по-видимому, обожала лошадей, хотя их шерсть вызывала у нее
аллергический насморк.
Они с Элли быстро нашли общий язык. Элли тоже увлекалась
верховой ездой и тоже иногда страдала аллергией.
— В Штатах у меня ее вызывала амброзия, — говорила она, — но
отчасти и лошади. Правда, сейчас это меня не очень беспокоит, поскольку
появилась масса чудесных лекарств. Я вам дам на пробу несколько капсул.
Запомните: они ярко-оранжевого цвета. Примите одну такую перед выходом из дома,
и больше одного раза вам чихнуть не придется.
Клодия Хардкасл со вздохом сказала, что это было бы
замечательно.
— А верблюжья шерсть — это вообще для меня кошмар, —
призналась она. — В прошлом году я была в Египте, и, пока мы на верблюдах
добирались до пирамид, у меня по лицу непрерывно текли слезы.
